Но тут, впервые за все эти проклятые вымороченные сутки, Евгению и его незадачливым сотоварищам повезло. Прискакал нарочный с тем, чтобы Федор Юрьевич немедленно направлялся в Прешпург, дабы руководить маневрами. Таким образом дядюшке Федору напомнили, что он не только грозный князь-кесарь Ромодановский, зажавший в своем кулаке Москву, но и потешный король Фридрихус. Ромодановский развернул письмо Петра, проглядел его, а последний абзац прочитал вслух, бормоча себе под нос:
– «Понеже, мин херц кениг, не можем мы без тебя провесть маневр, и наладить войско, и учинить потешную баталию с супротивным нам королем, то просим немедля, бросив все дела, вернуться в Прешпург, дабы споспешествовать делу военному и государственному. С сим остаемся, Петрушка Алексеев, Франчишка Лефорт, Алехсашка Меншиков, Автономка Головин»…
– Так, – сказал Ромодановский, похмурившись, – значит, оставь покуда розыск, как государь вызывает меня в Прешпург?
Нарочный, не смея говорить при грозном князе, только поклонился.
– Эге, это он не просто так, – рассудил дядюшка Федор Юрьевич. – Микешка, а прикажи запереть сих четверых в крепком подвале, да поставить караул, да до моего возвращения и пальцем не трогать, допроса, а тем паче розыска не вести.
Микешка Матроскин отвернулся, и если кто мог бы увидеть в этот момент его раскормленную рожу, то ясно прочитал бы на ней разочарование. Для этого молодца допрос и дыба были чем-то вроде игры в боулинг для досужего жителя XX века.
Князь Ромодановский уехал. Афанасьев, Ковба-сюк, голландец и Буббер, запертые в сыром и темном подвале, получили передышку. На неопределенное время. Нужна ли она?.. Ведь, какизвестно, ожидание смерти хуже самой смерти.
– Да кто же тебя просил гоняться за этим типом?! – в сердцах воскликнул Пит Буббер, когда подозреваемые остались наедине.
– Так откуда ж я знал, что все так повернется?
– Откуда он знал, откуда он знал! Зачем ты вообще назначен в миссию, если из-за тебя нормальные люди вляпались в такой переплет, что и страшно подумать!
– Подумать? – Несмотря на чрезвычайную трагичность положения, Евгений еще сохранил силы на сарказм в голосе. – Ну, если судить по той чуши, которую ты нес князю Ромодановскому и царю Петру, Буббер, думать тебе и в самом деле страшно. Потому что занимаешься ты этим крайне редко. О каком таком адвокате ты порол? Какого еще американского посла, то есть консула, требовал? Никаких американских штатов еще нет и в помине, а далекие предки твоих адвокатов, послов и консулов пока что с воплями гоняются за коровами где-нибудь по степям Аризоны. Впрочем, вру!.. Никакой Аризоны еще нет, понятно тебе? А тот тип, который уж не знаю что помыслил против царя… тот тип в самом деле убежал от меня в ту спальню, которую нам отвели в доме генерала Лефорта, и как я сразу мог понять, что это именно та спальня, ты, дурень лунный?
Обычно тихий и немногословный Ковбасюк вдруг поддержал Афанасьева:
– В самом деле, мистер Буббер, вы вели себя… не совсем умно. Я понимаю, что действия Жени, по стечению обстоятельств, привели к тому, что мы вот тут сидим, в этом застенке. Но самое смешное состоит в том, что мы сидим тут абсолютно, абсолютно ЗАСЛУЖЕННО.
Тут выпучили глаза и Афанасьев, и Буббер. Один голландец, мутный, полусонный и продолжающий страдать от похмелья, никак не отреагировал на фразу Ковбасюка. А реагировать было на что. В конце концов, бывший чучельник говорил не так уж и часто, а если открывал рот, то порой мог выдать такое… Как вот сейчас.
– То… есть? – наконец проговорил Афанасьев. – То есть как это, Ковбасюк.., так это ты – ты хотел убить царя Петра?
– Я этого не говорил. И никого я не хотел убить, я вообще всю ночь спал.
– Уф-ф! А что же ты сказал о том… о том, что мы тут находимся заслуженно, а? – брякнул Буббер.
– А ты что хотел? Мы прибыли сюда заменить законного царя его клоном, безмозглым существом, которое было бы марионеткой, проводило бы любой закон, развязывало бы любую войну… Словом, делало бы все, о чем его только попросят те, кто им управляет. То есть мы. По-моему, это было очевидно с самого начала. А теперь нас арестовали за то, чего мы, кажется, не делали – ПОКА не делали. То есть злоумышляли против царя.
– Что за чушь ты несешь?! – взвился Буббер.
– А, между прочим, он несет не такую уж и чушь, – задумчиво отметил Афанасьев. – Он прав. Боюсь, что если нас вздернут на дыбу, то придется признаться во всем. Сложнее всего будет объяснить Ромодановскому про машину времени. Зато информашку о замене царя на марионетку он легко усвоит. В русской истории еще не такое бывало и то ли еще будет. А самая жуткая и непредсказуемая свистопляска начнется, если мы… если мы все-таки выполним наше, задание. То есть подсунем нашим пращурам совершенно политкорректного, демократичного и безмозглого правителя.
«Интересно, сколько он продержится на троне, хе-хе?..» – внес свою лепту в беседу бес Сребреник.
Ковбасюк, который тоже слышал несносного инфернала, выговорил одними губами:
– Да боюсь, что недолго. Н-да. Только, наверно, если все пойдет так, как идет сейчас, мы до того времени не доживем.
Зловещее замечание Ковбасюка заставило всех умолкнуть. Наверно, каждый подумал, что не так уж и неправ был Петр, когда велел арестовать всех, и каждый теперь невольно подозревал всех остальных и неприязненно думал об этом: зачем, зачем все это нужно?..
Афанасьев сидел скорчившись в самом углу подвала и даже не слышал о том, что говорит ему, надсаживаясь, неугомонный бес Сребреник. Он думал совсем не о том, что в любой момент может возвратиться дядюшка Федор Юрьевич и повелеть своему кату Матроскину вздернуть всех их на дыбу, одного за другим. И допросить сначала с пристрастием, потом с особым пристрастием – выведать всю подноготную, всю подлинную правду, согнуть в бараний рог. в три погибели. Евгений сидел и думал о том, что для всех последующих времен, быть может, лучше, что их, миссионеров дурацкого проекта «Демократи-затор-2020», остановили в самом начале. Сразу. Когда еще никто ничего не успел сделать.