– Я дам все инструкции Сильвии, – коротко ответил Добродеев, взглянул на часы и добавил: – Завтра до тринадцати тридцати.
– А что у нас завтра в тринадцать тридцать?
– Завтра в это время вы отправляетесь в 1703 год.
Астарот Вельзевулович Добродеев с чрезвычайно осмысленным видом размеренно чесал в своем лысеющем затылке. Только что он отправил в Пере-мещение-2 участников злосчастной миссии «Демократизатор-2020» (дубль два): Афанасьева, Сильвию фон Каучук, Ковалева, временно переквалифицировавшегося из банкиров и меценатов в смутьяны и авантюристы (последним, собственно, он никогда быть и не переставал); еще один самый замечательный член группы сидел в кармане у Сильвии фон Каучук в особом футлярчике и водил дружбу с Ивашкою Хмельницким. Ивашку тоже уменьшили: теперь он представлял собой флягу размером со сплющенный наперсток. «Наперсток» содержал в себе водку, нормальную, сорокаградусную, а не слабенькую петровских времен. К Петрику привыкли и уже фамильярно именовали его «Первеньким» и «мин херчиком». Пьяный мини-клон государя был благодушен и на панибратство реагировал забористой, хоть и добродушной, бранью, которая, будучи произнесена писклявым голоском малютки, была смешна до чрезвычайности.
Отправив миссию, Добродеев сообшил об этом лично президенту Нэви Бушу и его заботливой супруге, а потом уселся в кресло и задумался. Уходить из лаборатории он никуда не собирался, потому что возвращение миссии ожидалось минут через пятнадцать. Это там, в ином времени, могло пройти несколько месяцев, а здесь все измерялось минутами, поэтому ожидание не могло надолго затянуться.
«Не знаю, как пойдет дальше, но если и на этот раз ребята наживут проблемы вроде тех, которые возникли в первом… гм… путешествии, то дурацкий Бишоп возьмет да и двинет против Петра отряд морских пехотинцев, которые у него как затычка в каждой бочке. Боюсь, что последствия не возьмется предугадать никто. Ох, допрыгаемся, ох, скатимся под откос! Старина Лориер, он же Люцифер, ждет не дождется, пока мы начнем глупить! Где-то, где-то затаился старый бродяга дион, который уже было почти стал властелином мира, как это именуется в американских мистических боевиках».
– М-да, – наконец сказал Астарот Вельзевулович, – по всей видимости, нас ждет веселое прошлое и еще более веселое будущее. Бедняга президент сам не знает, какую яму он роет. Нисколько не удивлюсь, если генерал Бишоп, случись какая неудача и во втором дубле миссии, двинет, скажем, под Полтаву отряд веселых морских пехотинцев. Представляю, что такое учинится под Полтавою! Все забавы молодого короля Карла Двенадцатого и русского царя, носящего порядковый номер один, покажутся детским лепетом!.. Да уж! Это тебе не «Фауст» Гете! Кстати, о Гете: старый Иоганн Вольфганг был завзятый клеветник! В суд на него подать, что ли? Вывел нас, инферналов, коварными провокаторами. И что это за манера у Мефистофеля – превращаться в черного пуделя?
Литературному отступлению в исполнении Астарота Вельзевуловича не дано было развернуться. Он только хотел ввернуть фразу про то, что Гете был еще тот тип и, будучи восьмидесятидвухлетним стариканом, женился на восемнадцатилетней девушке, но тут блеснула вспышка, выстелились рваные хлопья зеленоватого фосфоресцирующего тумана, туман вспух, разрастаясь в объеме, и из его чрева вынырнули характерные очертания системы «Опрокинутое небо». Астарот Вельзевулович увидел мрачную Сильвию, бледного Афанасьева, банкира Ковалева в рваном кафтане, сползшем набок парике и с огромным синяком под глазом. С ними был четвертый, бывший чучельник и бывший начальник охраны банка «Вега-кредит» Ковбасюк. Но какой это был Ковбасюк!.. Раздобревший, верно, вдвое против своих прежних размеров, с круглой наглой физиономией и маслеными глазами, почти совершенно скрывшимися в складках жира! Аи да Ковбасюк! Не пропал в петровской России, голодной и необустроенной! Верно, нашел себе сытный прикорм и оттого поплыл, разжирел и сделался похожим на известного в прошлом российского актера Вячеслава Невинного. Из всех появившихся товарищей он выглядел наиболее довольным жизнью, хотя именно за его судьбу было больше всего беспокойства. Ведь в тот момент, когда Афанасьев и Сильвия сбежали из застенка, он находился в весьма незавидном положении, проще говоря, висел на дыбе под кнутом милейшего ката Матроскина. А теперь – и не узнать. Верно, прежняя, дионская, сущность начала переть наружу по причинам, уже обрисованным советником Добродеевым чуть выше.
Добродеев открыл рот, чтобы приветствовать гостей из прошлого. Все-таки давно не виделись. Это для него прошло всего десять минут, а для этой четверки – неизвестно сколько. Быть может, даже несколько месяцев. Или лет. Кто его знает?.. Впрочем, Добродеев не успел сказать и слова, как все его сомнения были развеяны одной фразой Сильвии:
– Н-да… Скатались туда и обратно. Два денька там – и капут. Ну и ну!..
– Это называется: скоро, бля, на бал, – сказал Ковалев, а потом подумал и прибавил к своей и так кудрявой фразе крепкое ругательство. Ничуть не смущаясь присутствием женщины. Да и Сильвия не смутилась.
– И какие результаты? – быстро спросил Добродеев.
– Да какие результаты… – махнул рукой Афанасьев. – Самое мерзкое, что могло быть гораздо хуже. А теперь я даже боюсь угадать реакцию нашего дражайшего руководства на то, что мы ничего не выполнили. Только разве что Ковбасюка оттуда забрали, да он особенно и не рвался. Уже присматривал себе местечко в только что основанном Петербурге, на Заячьем острове, чтобы строить себе дом. Кстати, хотел выкроить себе место рядом с «химическим» князем Меншиковым, к которому Ковбасюк пролез в любимцы. Зверей дрессирует, конюшню меншиковскую холит и лелеет. Князь в нем души не чает, давно уж и забыл, как Ковбасюк на дыбе висел по обвинению в причастности к покушению на государя. Государь тоже поумнел с момента нашей последней встречи. Нет, пить там меньше не стали, просто стали больше закусывать. И есть с чего: Нарву взял, Питер заложил, не грех и выпить по такому поводу, верно ведь? Вот мы и выпили. Колян Ковалев умудрился даже на ночлег в царевом домике расположиться, так он Петру Алексеевичу понравился.