Следующую четверть часа я посвятила исследованиям.
Трубы в санузле, судя по маркировке, раньше служили на военном истребителе — только вот их срок эксплуатации вышел лет пять назад. Душевую кабину неоднократно оттирали песком, оставляя крошечные царапинки. Койка оказалась наскоро сварена из обломков пластика, а швы любовно отшлифованы, чтобы не мешать спящему человеку. На покрывале отсутствовали этикетки, словно это и впрямь была ручная работа. В наволочке комковатой подушки с синтетическим наполнителем нашлась фигурка весьма упитанного зайца из мягкого пластика — только на сей раз с явными следами стеки. Кому-то нечем было занять руки — или просто не хватало домашнего уюта.
Я напрягла память, воскрешая перед глазами вид ремонтного дока, где остался «Норденшельд», и тоже не вспомнила ничего утешительного. Обломки, подержанные запчасти, станки — настолько старые, что оставалось только диву даваться, как они вообще работают…
Но они ведь работали. И не только они.
Собранный из мусора санузел, где синтезированного герметика было больше, чем фаянса и пластика, вместе взятых. Невероятно мощная станция связи, способная имитировать сигнал, исходящий из Облака Оорта. Кофемашина, которую надо было хорошенько треснуть, чтобы она сварила вполне себе неплохой кофе…
Самым ценным на астероиде оказался не лед и даже не драгметаллы, а мозги (и руки!) местных обитателей. Потому что у астеров не было ничего, кроме платины, воды и космического мусора, но они заставили станцию жить и — весьма специфически, по-своему — процветать.
Это объясняло, почему Сергею требовалось договориться с Кенором. В такую даль залетают только беспилотные исследовательские аппараты да отчаянные головы вроде меня или самого Моранга; объединиться — единственный способ выжить здесь…
Но вот чего это никак не объясняло, так это откуда Сергей знал, где будет пролетать «Норденшельд», как повредить корабль, не уничтожив, и что его капитан — бывшая невеста Кенора Моранга. Не говоря уже о том, почему сам Кенор так ни разу не вышел на связь, если он жив, здоров и заправляет в этом секторе космоса. Ах да, и что такого пропавший без вести лорд Моранг мог предложить этим на диво башковитым пиратам… но этого я и не узнаю, пока не разговорю кого-нибудь из астеров.
С которыми, помнится, Сергей настоятельно рекомендовал не общаться вовсе. Впрочем, следовать его совету я не намеревалась. Уже было очевидно, что при принятии решений к Сергею прислушивались скорее номинально — иначе бы инициатива господина Соболева не сподвигла капитана Карпатии на сложные махинации с пленницей. Авторитета Родионова хватало ровно на то, чтобы команда позволила ему подробно и аргументированно изложить свою точку зрения. Дальнейшее зависело от того, насколько убедителен он был. А значит, чтобы выбраться из сложившейся ситуации, не потеряв достоинства, нужно завоевать не только его симпатию, но и его людей. Причем мне ни в коем случае нельзя пересекать зыбкую грань, за которой симпатия становится слишком личной и перерастает в интерес.
Это обещало стать весьма занятной задачей. Кроме того…
Легко ему указывать!
После трех недель наедине с собственными мыслями и гулом вентиляторов мысль о том, что сразу за дверью моей ячейки стоит живой человек, с которым можно — подумать только! — взять и поговорить, наполняла меня радостным предвкушением с неверием пополам. Вот прямо живой? Настоящий? Взять — и заговорить? И он даже будет отвечать своими словами, а не готовыми текстовыми блоками, как Эрик?..
Нет, преодолеть это искушение было мне не по силам. Я не собиралась даже пытаться.
Поэтому, когда дверь, наконец, открылась, чтобы явить моим глазам небритого детину с подносом, я доброжелательно улыбнулась и показала ему умопомрачительно упитанного пластикового зайца:
- Простите, это не вы сделали? Потрясающая работа!
И, хоть одного взгляда на огрубевшие руки пирата было достаточно, чтобы понять, что с такой тонкой резьбой по пластику ему нипочем не справиться, он расплылся в неуверенной ответной улыбке.
А дальше было дело техники.
Когда Сергей, наконец, соизволил вспомнить про свою пленницу (или просто хватился доброй половины команды), было уже поздно.
- Вот, миледи, а теперь нежненько…
Я даже не знала, что умиляло больше — «нежненько» из уст бородатого детины по кличке Верстак или тонкая самодельная стека в его натруженных пальцах с широкими загнутыми ногтями. Кличка подходила ему дивно. Ссутулившись над куском пластика, постепенно превращавшимся в упитанную лису, он действительно начинал напоминать старый потрепанный верстак в мастерской — из тех, что носят название вроде «Имярек и сыновья» и обнаруживаются на колоритных улочках Старого города даже сотню лет спустя после скоропостижной кончины первого имярека. Это был верстак, передаваемый из поколения в поколения, ставший лицом заведения. Если приколотить такой на место вывески, постоянные клиенты опознают его быстрее, чем привычное название.