— Думаю, послезавтра… — почти шёпотом произнёс Адам, а Фил резко накрыл колпачки ладонью.
— Что «послезавтра»? — переспросил Гейб, не понижая голоса; с ним тайнами обычно не делились, но сегодня терпения наблюдать, как в его присутствии секретничают другие, не нашлось.
— Забастовка, Дэвис, — с раздражённым шипением сказал Джон. — Ты блаженный, что ли? Не видишь?
— Всё я вижу, — огрызнулся Гейб. — А смысл?
Никто ему не ответил — бригадиры тоже не знали, зачем устраивать акцию протеста: фактически абсолютно все работники комбината Онтарио находились в равных условиях. И одинаково терпели чудовищную рабочую обстановку, не имея других вариантов. Гейб был самым молодым — редко кто без полноценной компенсации недостаточной гравитации и при нелёгком труде доживал до шестидесяти лет. Два года на Титане.
— Ничего не будет! — в комнату как нельзя кстати заглянул Мортимер. — Дэвис, табель готов?
— Нет, ещё не отправил, — Гейб вернулся к экрану, чтобы проверить последние столбцы.
— Чего сопли жуёшь?
Гейб и не думал оскорбляться, вместо этого сохранил документ и наконец пошёл в раздевалку: организм требовал новой порции таблеток, которые выдавались еженедельно и хранились в шкафчике. За пару месяцев Гейб научился глотать целую горсть почти без воды — особого дефицита этого ресурса на Онтарио не было, но специфичный привкус провоцировал рвотный рефлекс. Впрочем, еда по качеству не превосходила воду — Гейб предпочитал таблетки всему. И чувствовал себя относительно неплохо.
К тонким скафандрам, состоящим по большому счёту из слоя термоизоляции, привыкли все жители Титана, только на Онтарио они сковывали движения из-за дубеющего от старости материала. Гейба не зря взяли в училище жандармерии — отличался физическими данными, поэтому мог не обращать внимания на подобные неудобства. Хрупкая женщина на его месте не справилась бы, но на Онтарио женщин не было. Вообще. Бригадиры и рабочие поголовно выглядели болезненно худыми, и на их фоне Гейб всё ещё выделялся. Не успел потерять мышцы и сгорбиться от остеопении.
Гейб вышел на поверхность последним из бригады: потрескался материал костюма на локтевом сгибе, внепланово клеил заплатку. Так что вся бригада ждала его на открытой платформе грузовой вертушки — полигон находился южнее, в пойме впадающей в озеро реки. Путь туда стал привычной рутиной, и Гейб провёл его на полу платформы, прикрыв глаза; вокруг только оранжевый туман.
Сразу после прибытия рабочие разбрелись по своим местам, для перемещения в условиях ограниченной видимости от комбайна к комбайну использовали натянутые между столбами тросы: равнинный ландшафт благоприятствовал продуктивности — его бригада всегда выполняла план и имела меньше претензий к условиям труда. А может, не возникало желания конфликтовать с ответственным и миролюбивым Гейбом.
Из-за изношенности систем насосы комбайнов регулярно забивались фракциями грунта, операторам приходилось разбираться с засорами. Огромные механические лапы рыли канавы для упрощения работы насосов: вгрызались в мёрзлую твердь, но в итоге выворачивали камни различных калибров, появлялись рытвины. Алгоритм функционирования машин был далёк от совершенства, но его не меняли годами.
Трубопроводы вели к распределительному центру полигона, где производилась первая степень очистки. Уже на самом комбинате газом заполняли ёмкости для дальнейшей транспортировки: суперлёгкая тара, не становящаяся хрупкой при минусовых температурах, — единственное, на что были готовы тратиться владельцы.
Цепкие подошвы ботинок помогали относительно безопасно передвигаться по скользкой почве. Ходить нужно было много, задачи решались тривиальные, но Гейб не мог отключить голову: что он делает и зачем, не разобрать.
Мелкая морось покрывала мутный визор шлема, но Гейб, как и остальные, её игнорировал — всё равно ни черта не видно. На Титане властвовала мгла, Гейб лишь по примеру неосвещённых углов помещений знал, как она выглядит в классическом — градации серого — варианте, но в рыжем цвете она казалась ещё более гнетущей.
Первым призрачные огни прожекторов заметил Уитни: Гейб услышал его короткий возглас — на небольших расстояниях рация худо-бедно работала, но прочим средствам связи и радарам в условиях Титана приходилось несладко.
— А вот и Кракен, — невесело ухмыльнулся оператор, остановившись, чтобы рассмотреть холёное тело дирижабля, поблёскивающее в сумраке серебристыми боками.
— Работай лучше, — строго сказал Гейб, провожая взглядом транспорт жандармов.
Их прибытие заставило внутренне содрогнуться — методы Гейб усвоил из собственного опыта, и никаких оптимистичных прогнозов дать не получалось, потому решил после смены поговорить со вздумавшими бунтовать рабочими.
Гейб руководствовался лучшими побуждениями: Онтарио считалось конечной точкой жизненного цикла, и за людей здесь не держались. Будь Гейбу пятьдесят пять, возможно, и ему бы терять было нечего, но надежда после радикальной резекции оставила фантомные боли. Да, Гейб хотел жить. Дожить.
Рассмотреть жандармов и их скафандры последней модели, идеально подогнанные под фигуры, даже при большом желании не удалось бы — Гейб просто знал, что всё именно так, но встретился с одним из слуг правопорядка только после окончания смены: горделивый разворот плеч и надменное выражение лица являлись стандартом. В нормальных условиях жандармы тоже возвышались над простыми смертными, но здесь, на Онтарио, презрение было возведено в абсолют.
Лишь из-за этого Гейб, несмотря на усталость и навязчивый тупой гул в ушах, распрямился и прошёл так, словно считал себя равным. Словно носил не засаленную и прохудившуюся спецовку, а безупречный мундир, и не был побрит налысо наравне с почти всеми, кто работал на Онтарио. Весь протест, на который его хватило.
Раздевалка рабочих вообще напоминала склад — личные вещи хранились без запираемых шкафчиков, потому нередко возникали конфликты. В основном из-за болеутоляющих таблеток, при злоупотреблении вызывающих, по подозрениям Гейба, довольно сильное привыкание.
— Борк! — позвал Гейб, пытаясь найти взглядом в нагромождениях коробок и тряпок самого авторитетного оператора.
— Чего надо, Дэвис? — тот выглянул из-за самодельной ширмы: покрытая редкими клочками седых волос неестественно большая голова на болезненно худых плечах и загнутом до горба позвоночнике — на Онтарио Борк был долгожителем.
— Поговорить, — сказал Гейб и посмотрел ему в глаза: на удивление, живые и яркие.
— Зачем, Дэвис? — несмотря на разницу в росте, Борк не казался подавленным.
— Жандармы прилетели, — Гейб готовил более пространную речь, но уложился в несколько слов, — отмените забастовку.
— Тебе какая забота? — нахмурил серебристые брови Борк.
— Ему вечно больше всех надо, — хмыкнул Стив, слушавший диалог из дальнего угла.
— Это ничего не изменит, — выдал ещё одну порцию банальных мудростей Гейб. — Но вы можете пострадать.
— Дэвис, мы просто устали терпеть, — Борк скривился, словно от боли, и присел на ближайшую кипу вещей.
— Я… понимаю, — внезапная слабость Борка и безнадёга в его глазах обезоружили Гейба и сделали слова пустыми.