Взгляд женщины был сфокусирован на Гейбе: он отложил ложку, готовясь выслушать её пламенную речь, но в итоге получил направленный в лоб излучатель бластера.
— Юна сказала, что его имя есть в списках жандармерии.
========== Глава 3. Форт ==========
История была о космосе: старая, наивная, написанная в те времена, когда люди побывали только на Луне — Гейб любил её слушать. Там человечество стало мудрым и сильным, освоило целую галактику, даря просвещение другим, менее развитым расам.
Межзвёздные полёты, вечные источники энергии, храбрость и доброта — таким видел будущее автор, имя его давно уже было предано забвению. Книга хранилась на отцовском планшете вместе с другими, в которых описывалось прошлое Земли: тёмное и зловещее, оно казалось Гейбу странным и одновременно логичным — сейчас история выходила на новый виток.
Конечно, понял он это уже гораздо позже, а в детстве просто слушал в неярком тёплом свете ночника низкий с хрипотцой голос отца, запоминая на всю жизнь яркие треугольники белков глаз на погружённом в тень лице и седину курчавых волос.
Самыми светлыми воспоминаниями Гейба оставались родители: мамина улыбка отпечаталась на сердце, а вечернее чтение отцом книг было самым любимым ритуалом.
Мама ушла первой — Гейбу исполнилось тогда десять, отец был старше и прожил всего четыре года. До училища подростка приняла к себе тётя, но её не стало после окончания первого курса. И Гейб лишился нарочитой грубости с упрёками о лишнем рте и неуёмной энергии «здорового наглого лба», взявшего худшее от родителей. Гейб лишился всего, что его связывало с прошлым, а ничего нового не приобрёл. Пока не встретил Криса — но и тут ошибся.
Наверное, на озере Гейб думал не о родителях, а о нём, потому что так и не смирился со скорой смертью — считал любовника виновником многих своих несчастий. Хотя, безусловно, Крис был лишь обычным человеком: не лучше и не хуже тех, кого с момента потери родителей встречал Гейб. Или это являлось попыткой успокоить себя: все такие — можно уподобляться. Гейб не смог: уволился из жандармов, вступился за рабочих, попал к повстанцам, был принят за шпиона и чуть не получил разряд в лоб. Закономерный итог. Быть не таким, как все, плохо.
Несмотря на вспыльчивость и бесцеремонность, Кэс не воплотила замысел в жизнь, а Гейба после повторного обыска препроводили в камеру до прибытия Юны: вместо силового поля барьер четвёртой стены создавали толстые металлопластовые прутья.
Гейб и не думал роптать — его место на Онтарио было гораздо хуже хотя бы потому, что тут имелись собственный чистый унитаз, нормальная койка с матрасом и свежим до хруста постельным бельём, а Рик приносил очень даже съедобную пищу.
— Я не думаю, что ты на их стороне, — сказал он, ставя поднос к краю решётки.
— Почему так решил? — спросил Гейб: старался сохранять оптимистичный настрой и не прочь был поболтать.
— Мне так кажется… — вновь зарделся Рик.
— А Кэс говорит, что ты просто зелёный и ничего не понимаешь, — Гейб усмехнулся и подтянул одну ногу к себе.
— Так и говорит, — Рик улыбнулся и спохватился: — Мне пора.
— Кэс считает, что еду можно оставить за минуту?
— Даже если ты не шпион, Кэс будет тебя ненавидеть, — пошутил Рик и скрылся за гермодверью, запоры которой срабатывали с идеальным щелчком.
Организм без сплошной бомбардировки медикаментами первое время путался в потребностях; периодически подташнивало, хотя режущие боли в желудке вскоре прекратились — и однородная пищевая масса, призванная стать тюремной едой, отлично переваривалась. Если б не головная боль, Гейб бы вообще не жаловался на жизнь, но и она навязчиво не беспокоила, служила фоном, не отвлекая от привычных дел.
Когда тяжесть после еды отступала, Гейб выполнял комплекс упражнений, знакомый ещё со времён училища: получалось из рук вон плохо, но попытки того стоили, слишком отвыкли мышцы и, главное, голова от нормальной гравитации — постоянно пошатывало, особенно во время физических нагрузок.
Время. Гейб нуждался во времени, но не знал, есть ли оно у него — зависело от повстанцев, а конкретнее, от некой Юны, авторитету которой подчинялась даже дерзкая Кэс. Иерархия сопротивления всяко отличалась от иерархии жандармерии, и Гейбу оставалось только ждать, когда за ним придут.
— Собирайся, — сказал заглянувший в камеру Молли, державший наручники.
— А ботинки дадите? — спросил Гейб.
— Не положено.
Гейб ждал, но всё равно оказался не готов к моменту, потому движения вышли хаотичными: одновременно попытался встать и подтянуть штаны. Молли терпеливо наблюдал за его вознёй, только после её окончания повернул ключ механического замка, который убрал три прута, позволяя Гейбу выйти — сразу вытянул руки перед собой, чтобы тот надел наручники.
— Знаешь, когда рыпаться не надо, — прокомментировал покорность Гейба Молли.
— А смысл? — Риторический вопрос не терял актуальности и занимал Гейба уже давно.
Дверь в комнату для допросов была следующей — многослойное полотно сдвинулось с лёгким скрипом, от которого Молли поморщился. Навстречу тут же решительно вышла Кэс:
— Юна, надо выбить из этой суки всё!
— Подожди, успеем.
Юна оказалась хрупкой женщиной лет пятидесяти с большими тёмными глазами и широкой седой прядью в иссиня-чёрных волосах, идущей от правого виска: изучающий взгляд буквально пронизывал, но Гейб чувствовал скорее интерес, чем подозрительность. В комнате кроме неё, Кэс и Молли присутствовал ещё один мужчина средних лет.
Молли подтолкнул Гейба к стулу — единственной мебели в комнате — и перестегнул наручники назад, зацепив их за металлопластовую трубу спинки: так пленник будет практически полностью обездвижен.
— Ну, рассказывай, — Юна сложила руки на груди.
— Что именно? — спросил Гейб и по взгляду стоявшего за ней Молли понял, что опять ведёт себя неподобающим образом.
— Что готов рассказать, — левая бровь Юны вопросительно изогнулась.
— Мне скрывать нечего, — хотел пожать плечами Гейб, но скованные руки не позволили это сделать.
— Почему ушёл из жандармерии? — Юна буквально сканировала его эмоции.
— Вы знаете их методы. Они не для меня. Потому и ушёл. — Вопрос не вызвал затруднений: определился с ответом несколько лет назад.
— Так просто? — наклонив голову, Юна приготовилась слушать.
— Нет, жизнь вообще сложная штука, — поиронизировал Гейб, скривив губы. — Если б всё было просто, я бы на дне Онтарио не оказался.
— Он тебе зубы заговаривает! — возмущённо воскликнула Кэс, но Юна подняла руку в останавливающем жесте.
— Ты служил на Лигее. Что знаешь? — спросила она.
— То, что было пять лет назад.
— А по Кракену-1?
— Там я работал наладчиком комбайнов старого образца, — сказал Гейб. — У жандармов свой купол.
— Ладно, — кивнула Юна. — Тогда начинаем. Гарри, подключайся.
Приказ адресовался молчавшему до этого мужчине, который запустил экран большого планшета, тут же перешедшего в режим голопроектора: Гейб мгновенно узнал схематичный план комбината на Море Лигеи. Молли притащил в комнату стопку табуретов — все расселись вокруг пленника, но задавал вопросы только Гарри: конкретные, чёткие и многочисленные. После получаса непрерывного разговора у Гейба замёрзли ноги, начало двоиться в глазах, пересохло горло, а руки затекли, отчего он периодически ёрзал на стуле, чтобы немного их размять.