Открываю письмо Лены. С грустью читаю, что она скучает, что в её банке всё по-прежнему, что она никому не нужна в этом мире, что она подала заявление о переводе в межпланетное отделение банка на Антарексе, что ей уже пришёл положительный ответ. Я несколько раз перечитываю письмо.
Но что поделаешь, если я умер раньше. Да и писал я своё завещание в самом легкомысленном настроении. Тридцать пять лет. Как сейчас помню, ночь тёплая, звёзды светят, сверчки стрекочут, комары и прочая живность летает, в ловушках бьётся и крови моей желает напиться. Ленка там, внизу, на первом этаже обижается, а я характер, на втором, выдерживаю. Так приятно знать, что она думает обо мне, а я могу вот сейчас спуститься, подойти к ней и поцеловать... Разве можно думать всерьёз о смерти, когда так глубоко жив.
Вот и я даже представить не мог, что спустя всего полгода попаду в аварию на своей воздушной пилюле, как мы называли двухместные летательные капсулы.
Между письмами жены и сына напоминаю себе, что надо не забыть проверить подготовку завтрака, просмотреть автопилот, который отработал смену, пока я спал - биомехам тоже сон нужен. Проверить наличие экстренных ситуаций, отмеченных автопилотом, как требующих вмешательства разумного существа второго уровня. Обычно эта графа пустует, но сегодня для меня нашлась работа.
"В каюте первого уровня найден труп жителя Земли".
Первый раз за мою службу такое, да ещё и землянин. Всё как-то простыми межрасовыми потасовками обходились. То житель с Андромеды, у которого диапазон слуха в двадцать раз шире, чем у землян, подаст иск на сильный храп соседа с Крокса. А то представитель ледяного мира на Одиссее решит принять освежающую ванну и запоёт свои унылые высокочастотные песни. Даже я, признаться, не выношу этого дикого воя, похожего на плач одинокого дельфина, оказавшегося случайно во льдах Антарктики.
Так, раздумывая над своим ответом Лене, над странными стечениями жизни и смерти, над несчастным землянином, умершим так далеко от родного дома, я оказался перед каютой первого уровня, где обычно летели те, у кого хватало достатка только на пятиместную конуру.
Здесь обычно пассажиры выбирали спящий режим, сразу укладывались в свои анабиозные люльки и спали до прилёта, экономя при этом на еде, освещении, отоплении, утилизации отходов, уменьшая своё жизненное пространство до минимума. Будто прикручивали фитилёк жизни на время. Мудрое решение.
Я подошёл к анабиозной капсуле погибшего землянина.
Чёрт побери.
В ней лежал хомяк Григорий.
У него на лохматой по-хомяковски груди лежало письмо. Я его распечатал и увидел завещание. "После смерти хочу остаться хомяком".
Растерявшись, схватил окоченевшего давно Григория. Потащил зачем-то к себе в каюту. Но для животных, умерших без хозяев, полагалась утилизация. Я с тоской уставился на своё отражение в зеркале. Обычный андроид, каких много. С хомяком на руках. А вот таких идиотов ещё нужно поискать. Если узнают о таком неадеквате с моей стороны, приведшему к неисполнению инструкций, то спишут и не задумаются.
Я гладил свалявшуюся клочками шерсть на загривке Григория. Думал о том, какая ирония судьбы забросила его сюда, на межпланетный лайнер. То мне казалось, что это Лена купила ему билет и отправила его ко мне. Чтобы наши руки встретились, гладя Григория. То мне виделся этот его взгляд на пороге перед ужином, строгий и вопросительный, он будто спрашивал оттуда, из прошлого: "А ты записался в хомяки?" Покрутив своей андроидной головой, отогнал воспоминание. Закутал хомяка в одноразовое полотенце и поехал хоронить. В роскошном зимнем саду лайнера, по странной иронии судьбы - под эйдолией с Антарекса, в искусственном почвогрунте серии AS-380, я его и похоронил.
Вернулся в каюту совсем измотанный, подкатил к столу и написал завещание: "После смерти хочу остаться хомяком".
Я проснулся. Лицо мокрое. В окно в мутных предрассветных сумерках видна была макушка берёзы, пластиковая крыша соседского дома с панорамными окнами и допотопный флюгерок в виде Дон Кихота и Санчо Пансы. Помню, мы с соседом вместе его прикручивали. Долго ломали голову, куда его закрепить. Ведь открывающаяся для посадки летучей капсулы крыша не предусматривала никаких посторонних приспособлений. Пластик у этой крыши такой прочности, что мы, в конце концов, просто прикрепили Санчо Пансу нашего к вентиляционной решётке.
Я понял, что улыбаюсь. Сам с собой, как идиот.
Спустился вниз, нашёл свой бланк завещания с требованием мелким шрифтом, чтобы завещание писалось от руки и было заверено не меньше, чем двумя родственниками. Лист оказался чистым. Лена так и не вписала это моё "кем угодно на межпланетных лайнерах". Её лист тоже не был заполнен.
И я не стал ничего писать. Интересно, сколько хомяки живут? Два или три года? Ты это брось, Григорий, у тебя миссия, думал я, забравшись под одеяло к Ленке, обняв её. Тепло. Август, ночи уже прохладные.