Султан смотрел на Эвана не мигая:
– Вы, похоже, неплохо осведомлены во всем, что касается инсинуаций западной прессы. Борзописцы договорились до абсурда, будто я, недовольный влиянием Запада в Юго-Западном регионе, приветствую террор. «В противном случае почему султан Омана ничего не предпринимает?» – заявляют ваши средства массовой информации.
– Журналистику недаром называют второй древнейшей профессией. И я, и руководство в Госдепе считаем, что подобные комментарии – полная ерунда!
– Ваш Госдепартамент… – задумчиво произнес Ахмат, не отводя от Эвана Кендрика взгляда. – Эти оперы, – султан усмехнулся, – подкатывались ко мне, когда только начинались известные события в Тегеране. Я в то время был студентом и не знаю, на что те два парня рассчитывали. Возможно, они ожидали увидеть бедуина в джелабе. Может, думали, что я сижу на полу, по-турецки, и посасываю мундштук кальяна. Думаю, выгляди я именно так, они приняли бы меня всерьез.
– Мы опять уклонились от темы…
– Я докончу свою мысль. Понимаете, как только госдеповцы осознали, что ни у меня, ни у отца нет никаких связей с фундаменталистами, они ужасно расстроились. Один из них начал чуть ли не умолять меня стать координатором этих дел прямо из Вашингтона.
– Что вы ему ответили?
– Я сказал, что нужно всех мятежников переправить из Тегерана в город Кум, центр паломничества мусульман-шиитов, где находится штаб-квартира Хомейни. Но вначале направить туда бывших агентов Савака, так как они знают, как все это провернуть, если им будет гарантирована огневая поддержка и денежная компенсация. Я тогда посоветовал показать по телевидению необразованных фанатиков из окружения Хомейни и его самого. Весь мир увидел бы, насколько все они смешны.
Эван внимательно слушал султана.
– Это могло сработать, – сказал он тихо. – А если бы Хомейни решил выстоять и стать мучеником?
– Исключено, поверьте мне! Он бы быстро сдал свои позиции, если бы договаривающиеся стороны пришли к компромиссу. Тем более что у него нет никакого желания отправляться так быстро в мир иной, куда он охотно посылает двадцатилетних.
– Почему вы так уверены? – спросил Кендрик.
– Я наблюдал этого фанатика в Париже и, поверьте, не оправдываю ни Пехлеви, ни его Савак, а Хомейни – просто маразматик, которому хочется верить в собственное бессмертие. Я слышал, как он говорил толпе внимающих глупцов, что у него не два и не три, а двадцать, возможно, тридцать или даже сорок сыновей. «Воля Аллаха в том, чтобы мое семя было повсюду», – заявил он. Трепач! Дряхлый, грязный старик… Таких, как он, надо снимать на видеопленку и показывать по телевизору. Вот смеху-то будет!
– Вы проводите параллель между Хомейни и этим Махди?
– Не знаю, могу только предполагать. Если ваш Махди существует, он, конечно, практичный тип, но не религиозный фанатик. Однако, Эван, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, помочь всем нам. Конечно, следует проявлять предельную осторожность. Я дам вам номер своего телефона. Сверхсекретная линия… Вы сможете звонить мне, но только мне. Видите ли, Эван, я не имею права официально общаться с вами.
– Вашингтон тоже не желает, условно говоря, со мной знаться…
– Это понятно. Никому не хочется запятнать себя кровью заложников.
– Мне понадобятся документы для меня самого и, возможно, перечень воздушных и морских грузоперевозок из районов, которые я укажу.
– Только устно, пожалуйста, никаких записей! Вам сообщат, где вы сможете получить документы, удостоверяющие вашу личность.
– Спасибо вам. В Госдепе меня тоже предупредили, чтобы я не делал никаких записей.
– Видимо, по той же самой причине.
– Не беспокойтесь по этому поводу. Мы с вами незнакомы, то есть мы никогда не встречались.
– Грустно все это! – сказал султан и нахмурился. – Но, Эван, если вы погибнете – это одно, но если достигнете хоть какого-либо успеха – это уже совсем другое. Скажите, зачем вам это нужно? Мне говорили, вы теперь политик, конгрессмен.
– Я, Ахмат, собираюсь расстаться с политикой и мечтаю вернуться сюда. Хочу делать то, что у меня получалось лучше всего.
– Понятно! Отец мне говорил, что вы и ваши люди – отличные специалисты. Помню, как-то он сказал: «Эти вьючные верблюды никогда не заламывают цены». Конечно, это было сказано по-доброму.
– Да, я понимаю! Мы всегда старались оставаться в разумных ценовых пределах. Ахмат, через четыре дня кончится мораторий, начнутся убийства, то есть новые расправы. Время поджимает. По какому телефону я смогу в случае чего обратиться к вам за помощью?
– Вам придется его запомнить!
– Да, конечно.
– Вместо принятых в Маскате первых трех цифр – 745 – набирайте 555, затем – 000 и еще 5. Не забудете?
– Номер легкий, не забуду, – ответил Кендрик. – Линия подключена к дворцовому коммутатору?
– Нет, это прямая линия. По этому номеру отвечают два телефонных аппарата. Причем сигнал подает маленькая красная лампочка, вмонтированная в правую ножку моего письменного стола. Это в офисе. А в спальне – в прикроватную тумбочку. Я отвечаю после десятого сигнала, чтобы было время выпроводить посетителей и начать конфиденциальный разговор. Когда я нахожусь за пределами дворца, при мне всегда звуковое устройство, показывающее, что мне звонят. При помощи дистанционного переключателя я слышу автоответчик, конечно, через шифровальное устройство.
– Вы упомянули, что еще двое пользуются этим номером. Кто они? Или это меня не касается?
– Этот номер знают мой министр безопасности и жена.
– Спасибо за доверие, Ахмат.
Не отводя от Кендрика пристального взгляда, султан сказал:
– Эван, когда вы работали здесь, погибли ваши друзья с семьями. Жуткая, бессмысленная трагедия! Неужели нынешние события в Маскате вызвали у вас такую болезненную реакцию, что вы решились сражаться против фантома?
– Не против фантома, а против опасного преступника, Ахмат, я докажу вам, что этот Махди существует.
– Возможно, и докажете, если останетесь в живых!
– На это я скажу вам то, что сказал в Госдепартаменте. У меня нет намерения штурмовать посольство в одиночку, тем более что я здесь действую сам по себе. И этому есть обоснование. Здесь я заработал большие деньги и собираюсь вернуться сюда. Если я смогу хоть как-то помочь ликвидировать кризис с заложниками, это и в моих интересах.
– Будьте осторожны, Эван. Вряд ли вам поверят, будто вы приехали в Маскат, руководствуясь личными причинами. Вот вы сказали, что некоторые ваши прежние друзья не захотели встретиться с вами, опасаясь за свою жизнь. А вы не допускаете мысли, что вас могут убить не только ваши враги?
– Меня уже предупреждали об этом, – ответил Кендрик.
– Кто?
– Араб, который сопровождал меня, вернее, ехал в кузове грузовика.
Кендрик лежал на кровати с открытыми глазами. Мысли его перескакивали с одного на другое. В памяти всплывали полузабытые имена, какие-то лица…
Улица возле порта… Гавань. Порт.
Доки в порту. Береговая линия – сплошные доки от порта Маскат до смежного с ним порта Матрах.
И вдруг Эвана будто кто-то толкнул! А ведь он и Мэнни Вайнграсс частенько договаривались о перевозках излишков грузов на зафрахтованных судах из Бахрейна и Эмиратов, что на севере. Береговая линия протяженностью более сотни километров к югу от Маската была всегда открытой территорией. Дороги вдоль побережья совершенно не контролировались, поэтому контрабандой занимались все кому не лень. А что теперь? Принимая во внимание огромные усилия, которые предпринимают разведслужбы шести западных стран, озабоченных событиями в Маскате, южная береговая линия Омана заслуживает тщательного контроля. Логично? Вполне…
Трезвон телефона вернул Эвана Кендрика к действительности. Он взял трубку: