Эван Кендрик ударился в философские размышления.
Люди легко мирятся с неудобствами, а трудности, порождаемые бытом, с годами так или иначе забываются. Но если… Нет, не то!.. К примеру, у многих народов есть опыт тысячелетних страданий и мук, у некоторых опыт инквизиции, костров и виселиц, у других – массовых убийств, однако весь этот опыт ничто в сравнении с опытом труда, торговли, общения и дружеских задушевных бесед. Жаль, что рядом нет Мэнни Вайнграсса! Кендрик вздохнул. Да, так вот, пожалуй, опыт печали наиболее устойчив. Но если бы он взял верх над опытом счастья, которое каждый понимает по-своему, нельзя было бы жить на земле. Между прочим, у любого народа, многочисленного и крохотного, цивилизованного и не очень, свое представление о прекрасном. Например, у арабов слово «красота» и слово «верблюдица» обозначаются одинаково – «джамиля». И неудивительно, потому как для древних кочевых бедуинов не было ничего прекраснее этого двугорбого животного. Зато верблюду не пройти сквозь игольное ушко!.. Красивая метафора, спору нет, вот только в ее основе ошибка перевода, поскольку в оригинале не верблюд, а канат.
– Эй, красавчик! – окликнула его моложавая женщина европейского типа, сильно смахивающая на верблюдицу.
«Уж ее-то красавицей никак не назовешь!» – подумал Кендрик и прибавил шагу.
Веселенький квартал! Своя жизнь, свои нравы.
Джелабы и готры, джинсы и запрещенные мини-юбки пришли к полюбовному соглашению. Ходят слухи, будто высшие чины с военных кораблей, торговых судов, лихтеров и сухогрузов одалживают форму у низших и спешат сюда, едва лишь станут на якорь, чтобы, рискнув, отведать в этом разудалом азиатском «раю» всяких запретных плодов.
Между тем все чаще стали попадаться мужчины. Некоторые топтались на перекрестках, другие, сбившись в небольшие группы, толклись возле двухэтажных домов с хлипкими лестницами по внешней стороне строения. Зыркая по сторонам, они обменивались короткими репликами.
Кендрик закипал. А, чер-р-рт! Жулье, наркоманы и бездельники…
Толпятся, и нет никакой возможности прочитать названия улиц, а номера домов и вовсе не видать. А возмущаться зачем? – одернул он себя. В жизни не бывает, чтобы только одни плюсы… без минусов, да и вряд ли найдется общество, в котором нет бездельников. А неведомый эль-Баз залег на это «дно» неспроста… Это ж надо, куда его дьявол занес! Дом номер 77. Шари-аль-Барак… Мило, очень мило! Улица Свиданий… Найти бы ее, эту многообещающую улицу!
Кендрик сначала увидел две семерки кряду на третьем доме от угла, а затем и табличку с названием нужной ему улицы, оказавшейся мрачным грязным проулком.
Он подошел к дому и остановился в нерешительности. Спиной к массивной деревянной двери, с коваными железными прутьями крест-накрест, сидел на корточках араб в готре и джелабе, видавшей виды.
– Исмах,[22] – Кендрик шагнул к двери.
– Ма хуа талабука?[23] – произнес араб, но с места не сдвинулся.
– Вы, наверное, не говорите по-английски? – Кендрик решил сбить с араба восточную спесь.
– Почему же? Говорю… – ответил тот с достоинством в голосе.
– Мне в этом доме назначена встреча, – сказал Кендрик. – Меня ждут.
– Вы от кого?
– А вот это вас не касается! – бросил Кендрик.
– А я здесь не для того, чтобы выслушивать подобные ответы. – Араб поднялся и привалился к дверному косяку. Полы его джелабы при этом движении разошлись, и Кендрик увидел пистолет, заткнутый за кожаный ремень. – Ставлю вопрос иначе. Кто вам дал адрес?
Эван помедлил с ответом. А что, если полицейский забыл сообщить пароль? В суматохе упустил из виду эту немаловажную деталь. Возможно такое? Вполне… Так что вступать в пререкания с агрессивно настроенным арабом нет смысла.
– Пекарню на рыночной площади в Сабат-Айнубе знаете? – спокойно произнес Кендрик. – Я там кое с кем разговаривал и…
– Пекарню? В Сабат-Айнубе? – прервал его араб. – Я знаю по крайней мере три пекарни.
– Пахлава, черт побери! – взорвался Кендрик. Раздражение нарастало, но он не сводил глаз с рукоятки пистолета. – Апельсиновая пахлава… – произнес он с расстановкой.
– Балава буртукал … – повторил охранник по-арабски. – Да-да, есть такая пекарня. – Араб поправил джелабу, полы соединились. – Значит, вас сюда прислал пекарь… – произнес он в раздумье.
– Представьте себе! – сказал Кендрик, теряя терпение. – Теперь-то вы разрешите мне войти?
– Сэр, нелишне бы уточнить, к кому именно вы пришли.
– Как это к кому? К тому, кто здесь живет. Работает, наконец…
– Разве у того, кто здесь живет и работает… – араб выдержал секундную паузу, – нет имени?
– А вы что, уполномочены выяснять это у каждого, кто приходит сюда?
– Представьте себе! – кивнул охранник, ухмыляясь. – Насколько мне известно, пекарь с Сабат-Айнуба…
– О господи! – не удержался Кендрик. – Эль-Баз… эль-Базом зовут твоего хавагу.[24] Ну-ка, позволь пройти!
– Сэр, – охранник растянул губы в улыбке, – позвольте мне сообщить ему о вашем визите. Эль-Баз примет вас, если решит, что гость не в тягость. Необходимость…
Неожиданно за углом раздался приглушенный хлопок, и сразу мужской голос разразился неистовой бранью, затем этот галдеж перекрыл женский голос. Женщина потребовала оставить ее в покое, а потом она повторила это требование на английском языке:
– Прочь, подонки! Уложу всех на месте.
Кендрик с охранником кинулись было к ней на помощь, но раздался выстрел. Еще один… Второй, третий… Пули рикошетили о булыжник мостовой, высекая искры.
Араб-охранник бросился ничком на каменные плиты у входа в дом эль-База, Кендрик прижался к стене. «Кретин, безмозглый балда!» – обрушился он на себя. Должен, должен был это предвидеть…
Мимо пробежали двое в джелабах и женщина в чадре, следом, прижимая к груди окровавленную руку, промчался тип в хаки.
Эван постоял, прислушиваясь, затем, неслышно ступая, дошел до угла, осторожно выглянул. То, что он увидел, привело его в замешательство.
Посередине мостовой скудно освещенного проулка стояла молодая женщина в элегантном черном костюме, с непокрытой головой и в полной боевой готовности – в левой руке у нее был кинжал, в правой – пистолет.
Кендрик шагнул с тротуара на мостовую и сразу застыл как вкопанный – женщина вскинула правую руку и, глядя на него в упор, прицелилась.
Вот это номер! И что дальше? Эван отдавал себе отчет в том, что, если хотя бы пошевелит пальцем, она выстрелит. Он смотрел на нее, молчал и не двигался.
К крайнему изумлению Кендрика, она вдруг попятилась, затем, держа его на мушке, стала медленно идти назад – спиной по направлению к движению и, только когда раздались пронзительные звуки свистка, повернулась и побежала.
Женщина исчезла из виду в считаные секунды.
Кто она? Что ей здесь было нужно? Кажется, она следила за ним… Но зачем, почему?
Кендрик решил, что элегантная женщина приятной наружности собиралась его пристрелить.
– Сэр, скорее сюда! – произнес вполголоса охранник.
Эван обернулся.
Араб энергично жестикулировал, давая понять, что на улице оставаться опасно. Он буквально втащил Кендрика в дом. Захлопнув дверь, мгновенно заложил ее на два чугунных засова.
Эван обвел взглядом просторное помещение со сводчатым потолком, напоминающее огромный коридор с дверями по обе стороны. На дощатом полу тут и там лежали небольшие ковры. Ого, да здесь целое состояние! Кендрик разбирался в коврах. А вот те, что по стенам, не такие дорогие, хотя по размеру больше. Туристы наверняка протоптали сюда дорожку, пришел он к выводу, потому как восточные ковры ручной работы, в особенности иранские, на Западе неизменно в цене. Н-да! Иметь дело с профессионалом всегда приятно, а этот неведомый эль-Баз, похоже, прекрасно разбирается в искусстве ковроткачества и знает, как завоевать рынок.
– Я эль-Баз, – произнес человек преклонного возраста, слегка сутулый, невысокого роста, протягивая руку. – Весьма рад познакомиться с вами, но меня совершенно не интересует, каким именем нарекли вас ваши почтенные родители. – Он жестом предложил Кендрику следовать за ним. – Сюда, пожалуйста, вторая дверь направо. Предстоит одна незначительная процедура, но без нее не обойтись, хотя в принципе все уже сделано.