Бородач убрал руку и даже попятился. «Этот точно не лидер!» – подумал Кендрик.
– Ты странный какой-то, – сказал бородач. – Не похож на нас ни разговором, ни повадками.
– Я вращаюсь в кругах, где таким, как ты, нет места. Да ты и не сумеешь, а туда же… К примеру, кто тебе дал право судить о моих повадках? Тебя кто-либо просил об этом? Ты хоть знаешь, кто я?
– Говнюк ты голубоглазый! – выкрикнул пожилой террорист с волнистыми волосами. – Амаль Бахруди он, видите ли… Шпион ты! Из Восточного Берлина в Маскат пожаловал… Голубоглазый враль.
– У меня дед по матери – европеец, ясно? Обзываешь меня, а ведь понятия не имеешь, что при нынешнем уровне науки и техники поменять цвет глаз хоть на неделю, хоть на две ничего не стоит!
– У тебя, похоже, на все есть ответ! – заметил бородач. – Врун ты, каких мало! Кто все время врет, для того слова ничего не значат.
– При чем тут слова, если под угрозой моя жизнь? – заметил Эван, переводя взгляд с одного террориста на другого. – У меня, например, нет намерения с нею расставаться.
– Что, смерти боишься? – спросил с вызовом молоденький парнишка с заячьей губой.
– Помолчал бы лучше! Чего ее бояться, если она – короткий миг, за которым следует воскресение, но вот мысль о том, что не сделаю то, что должен, обязан, страшит меня.
– Тут ты прав! – кивнул пожилой заключенный. – Для истинного мусульманина смерть – это соединение с Аллахом, но если за гробом ничего нет, то от такого сознания легко прийти к вседозволенности.
Кендрик бросил на него быстрый взгляд.
– А я хочу к сказанному тобой добавить вот что. – Он выдержал паузу. – Чтобы найти с человеком общий язык, не обязательно показывать ему свои зубы. Всем ясно, что я имею в виду?
– Опять слова, – заметил бородач. – А о каком деле идет речь? Что ты обязан сделать? Раз уж мы такие неотесанные, почему бы тебе не просветить нас?
– Сначала мне нужно кое-кого найти. Их-то я как раз и собираюсь ввести в курс дела.
– А я думаю, ты должен ввести в курс дела меня, – заявил бородач.
– Думай! Думать не вредно! – громко сказал Кендрик. И добавил, понизив голос: – Неужели не понимаешь, в чем дело? Это надо же быть таким тупым!
– Сам ты тупой! – раздался голос патлатого, которого Эван вырубил минут десять назад.
Кендрик оглянулся. Патлатый вскинул левую руку. Этот жест послужил своеобразным сигналом. Камера пришла в движение. Часть арестантов заголосила нараспев суры из Корана, остальные набросились на Кендрика, повалили и стали бить, зажав ему рот. «Неужели конец?» – мелькнула мысль.
– Хватит! – раздался спустя какое-то время чей-то строгий голос. И Эван мгновенно получил передышку. – Снимите с него рубаху! – приказал тот же самый голос. – Дайте-ка мне взглянуть на его шею! Говорят, там есть шрам.
Эван замер. Сейчас ему придется совсем туго! Нет у него на шее никакого шрама.
– Это Амаль Бахруди! – произнес человек, склонившийся над ним. – А шрама, как я и предполагал, нет и никогда не было. Шрам – это самая обыкновенная дезинформация. Довольно остроумный ход. Все ищут человека со шрамом на шее, а его нет, как и не было! Я слышал, что Бахруди светлоглазый, что он способен молча переносить любую боль. Это – Бахруди, и он заслуживает доверия. Хорошо, что он похож на европейца! Именно поэтому в Европе его внешность не бросается в глаза, именно поэтому ему поручают особо важные задания.
Эван понял, что настал решительный момент.
– Наконец-то я слышу разумные слова, – сказал он и выдавил улыбку.
– Говорит Амаль Бахруди! – провозгласил тот, кто спас Кендрика от побоев. – Помогите ему подняться.
– Как бы не так! – выкрикнул бородач. – Не верю я, будто он – Амаль Бахруди. То у него есть шрам, то нет шрама, а в твоих словах нет никакого смысла.
– А вот я сейчас все выясню! – заявил молодой араб лет двадцати, скуластый, с глубоко посаженными умными глазами. – Помогите ему подняться и перестаньте горлопанить!
Шум в камере немедленно прекратился.
– Спасибо вам, – сказал Эван. – Я сам, не надо помогать.
Он с трудом поднялся. Из раны на левом плече сочилась кровь. Проведя ладонью по саднящему лицу, он поморщился.
– Не благодарите! Я палестинец и наслышан о Бахруди. Он образованный человек, говорит на литературном арабском языке. У него светлые глаза. Только что вам устроили жесточайшую экзекуцию, но вы и звука не издали. А ведь тот, кто цепляется за жизнь, молил бы о пощаде! Для вас, как и для нас, главное – служение делу жизни. Любой из нас, окажись на вашем месте, поступил бы точно так же.
«Боже праведный! Ты жестоко ошибаешься», – подумал Кендрик, а вслух сказал:
– Я ценю ваши слова, вернее – ваше ко мне отношение, но даже перед вами я не откроюсь! И если сию минуту прикажете убить меня, все равно не скажу ни слова.
– Я знал, что именно эти слова услышу от вас! – Палестинец в упор посмотрел на Кендрика. – Но именно мне, Амаль Бахруди, вы ответите на следующие вопросы – почему вас послали в Маскат и кого вам приказали разыскать?
«Что ж, похоже, этот палестинский террорист обладает авторитетом и способен на поступки!» – пришел к выводу Кендрик. Пожалуй, с ним следует завязать доверительные отношения, но сначала необходимо организовать побег из этой тюрьмы. Это, конечно, проблема из проблем. Палестинец умный человек. Нужно все предусмотреть, побег подготовить самым тщательным образом, чтобы не вызвать у него никаких подозрений.
Глава 7
Кендрик пристально смотрел в глаза палестинца, словно и в самом деле в них отражалась душа этого террориста. Правда, собственные глаза настолько отекли, что, вероятно, ничего не выражали, кроме мучительной физической боли. Плечо горело, лицо саднило.
«Умыться бы! Возле каждого унитаза есть раковина, да и „жучки“ в смывных бачках… Доктор Амаль Фейсал наверняка позаботился. Ладно, поживем – увидим!»
– Хорошо, тебе я отвечу! – сказал Кендрик после продолжительной паузы. – Меня послали в Маскат с важным заданием. Нужно сообщить тому, кто возглавляет группу, захватившую американское посольство, что среди ваших людей есть предатели.
– Вот даже как? – Палестинец нахмурился.
– Вот так!
– А если я скажу, что этого не может быть? – произнес он с расстановкой, не отводя взгляда от лица Кендрика.
– Не может, но будет! – Кендрик поморщился. – Между прочим, кровью истекаю, – добавил он, прижимая ладонь к сбившейся окровавленной повязке на левом плече. – Надо остановить кровотечение! – Он шагнул к дверям.
– Куда? – Палестинец преградил ему путь. – Сказав «а», говори «б». Если сочинил, пожалеешь… – Палестинец прищурился.
– Пожалеешь ты, а у меня есть доказательства! – Кендрик провел окровавленной ладонью по лицу. Оно мгновенно обагрилось кровью.
– Давай, выкладывай доказательства. – Палестинец отвел взгляд, и Кендрик понял, что видок у него еще тот!
– А откуда мне знать, ты предатель или нет? – Кендрик помолчал. – Мы, можно сказать, не щадя живота своего выкладываемся ради общего дела, а ты со своими дружками на этом денежки делаешь…
– Слушай, Бахруди! Ты в своем уме? О каких денежках идет речь?
– Я-то в своем, а вот ты, похоже, своего лишился. Поначалу показался мне разумным человеком, но вижу, ты совсем еще несмышленыш…
– Ты мне зубы не заговаривай!
– И не собираюсь! Но если умру от заражения крови, – Кендрик сдвинул повязку, обнажив рану на плече, – информация, которую мне поручили довести до сведения твоих руководителей, уйдет со мной в могилу. – Он скосил глаза на левое плечо. – Нагноения точно не миновать! Грязь, антисанитария… Твои друзья набросились на меня, будто звери, разбередили рану…
– Они не звери и даже не друзья, они – мои братья! – отчеканил палестинец, вскидывая подбородок.
– О-о-о… – протянул Кендрик, – да ты, оказывается, поэт! Пиши стихи. А мне очень нужна чистая вода.
– Иди в уборную! – Палестинец кивнул на бетонную перегородку. – Там раковины с унитазами…
– Боюсь, не дойду, голова кружится. – Кендрик покачнулся.