– Это же блюдо такое, – ответила я.
– Бифф через «и» и с двумя «ф».
– Бифф?
– Бифф.
– Первый раз слышу.
На этот раз я говорила правду. Они описали внешность Биффа Строганова и дословно передали всё, что он сказал. Я сделала вид, что ничего не понимаю. Сянь Сянь Юю было уже совсем не до смеха.
– Ну не смотри ты так, – попросила я.
– Как же ещё мне смотреть? Дело очень серьёзное. Ты прекрасно знаешь, что означает это послание.
– Возможно, – ответила я.
– Возможно что?
Я показала на шарик.
«А как насчёт меня?
Я ткнула пальцем в инициал:
– Она хочет меня запугать, понимаете? Но я не боюсь! И точка. Она мне угрожает, но я не поддамся.
Сянь Сянь Юй нахмурился.
– Чем угрожает?
– Чем-то очень подлым, – ответила я, – а теперь…
Я встала из-за стола и поправила шляпу.
– …Хочу спокойно выпить какао и больше об этом не говорить.
Намотав нитку от шарика на указательный палец, я взяла кружку и покинула кухню.
Разумеется, они последовали за мной по коридору в каминный зал. Я вела себя так, как будто их нет: поставила кружку на приставной столик и уселась по-турецки на диване. Шарик болтался у меня над головой, словно назойливая мысль.
– Какие вы приставучие, – сказала я, когда они сели в кресла напротив.
– Ты не должна от нас убегать, – сказал Дон Плуто.
– Я не убегала. Я ушла.
Довольная своим ответом, я отхлебнула какао.
– Хорошо, – сказал Сянь Сянь Юй, подбородком указывая на шарик. – Спрошу ещё раз: тебе известно, что означает послание?
– Ничего особенного, – вяло сказала я.
– Это уж мы сами решим.
Я вздохнула.
– Какие вы приставучие, – повторила я и собралась было начать рассказ, но осеклась и предупредила: – Это в хроники не записывай!
– Разумеется, запишу, – сказал Дон Плуто.
У меня волосы встали дыбом.
– Ты же знаешь, я не хочу видеть там имя заклятой врагини.
– Я не стану упоминать её имя, а назову её «заклятой врагиней».
– Без этого никак?
– Пандекраска Пампернелла! Я не могу оставлять в приложении все события, которые тебе неприятны.
– Почему?
– Во-первых, тогда приложение будет длинней самих хроник.
– И что с того?
– А во-вторых, потому что биограф должен писать и о неприятном, иначе он будет не биографом, а сочинителем.
– Но ведь это сочинение обо мне, – напомнила я.
– А я твой биограф, который пишет правду, – парировал он. – И я скажу тебе: без правды не бывает хроник.
Я задумалась. Он был прав. Какая досада.
– Хорошо, – согласилась я.
– Спасибо, – ответил он.
– Рассказывай, – велел Сянь Сянь Юй.
И я начала свой рассказ.
Вы наверняка уже читали в приложении, как я впервые встретилась со своей заклятой врагиней. Это не полная история. У меня тоже есть секреты, и иногда мне кажется, что биографу не обязательно знать всё-превсё. Но сейчас особенный случай, поэтому здесь я расскажу историю целиком.
В ту зиму, когда я впервые встретилась со своей заклятой врагиней, никто не думал, что мы станем враждовать. Нам обеим было по три года, и мы с родителями отдыхали на горнолыжном курорте в Альпах. Однажды, когда мы оказались рядом на лыжне, а наши родители на минутку отвернулись, моя будущая врагиня сказала:
– Ты станешь моей лучшей подругой, заруби это на носу.
На что я ответила:
– Нет уж, спасибо, глупая корова.
На что девочка возразила:
– Ты же знаешь, что такое последствия?
Я не стала утруждать себя ответом. Разумеется, я знала, что такое последствия. Я была трёхлетней девочкой, а не дурочкой. Но меня мучило любопытство.
– Что будет, если я не захочу стать твоей подругой? – спросила я.
– Тогда я позабочусь, чтобы у тебя никогда не было лучшей подруги.
Она выжидающе на меня посмотрела.
– Ну, что скажешь?
– То же, что и раньше, – сухо ответила я. – Нет уж, спасибо, глупая корова.
Тогда девочка слегка сощурила один глаз, размахнулась и треснула мне лыжной палкой по носу. С этого момента она стала моей заклятой врагиней.
Из года в год мы сталкивались с ней на горнолыжных курортах, и из года в год я слышала, что никогда не обрету лучшей подруги, если не решу взять в лучшие подруги свою заклятую врагиню. Вот так во мне и зародился страх.
Сянь Сянь Юй и Дон Плуто смотрели на меня с испугом.
– Почему ты не рассказывала об этом раньше? – спросил мой биограф.
– Да, почему? – вторил телохранитель.
– Разве от этого бы что-нибудь изменилось?