Но он ответил.
Отец был с ней несколько лет. Сейчас он говорит, что мать – единственная женщина, с которой он был так долго. Я знаю это, как и то, что он просто не в состоянии находиться с одним человеком в течение длительного времени. А что, если и я не смогу? Ведь дар зовет, требует все новых и новых побед. Только зачем? В чем смысл?
У отца было полно внебрачных детей – так много, что он давно перестал считать. Среди них были девочки, но дар унаследовала только я. Парни такой дар могли перенять только от своих матерей, а женщин мой отец выбирал самых обычных. Как моя мама. Им нечего было передать своим детям, кроме красоты, силы и благородства. Отец всегда находил именно таких спутниц.
Однажды он признался мне, что сразу чувствует ту женщину, которая станет матерью его ребенка. Это могло бы показаться жестоким, ведь ни с кем из них он не собирался связывать свою судьбу; но надо было знать моего отца, чтобы понимать его душу.
Не существовало более светлого и чистого человека. Он ни на кого и никогда не злился и не обижался. Он будто излучал радость, рядом с ним люди чувствовали уверенность в том, что все будет хорошо.
Как он договаривается со своей совестью, зная, что калечит чужие жизни?
И как поступать мне?
Я вспомнила глаза Алексея Львовича, его взгляд, послушный и затравленный, как у больной собаки, и почувствовала себя чудовищем.
Мать молча ждала, когда я доем.
– Может, сметаны положить? – потеплевшим голосом спросила она. – А то остыло все.
– Можно, я больше не буду? – робко спросила я.
Помню, как в детстве она часами не выпускала меня из-за стола в надежде, что я доем обед, а я сидела, уткнувшись взглядом в тарелку, и упорно отказывалась от супа.
– Можно, горе ты мое, не ешь, – сжалилась мать, убирая тарелку.
Меня затопила волна нежности. Я смотрела на эту немолодую, но все еще красивую одинокую женщину и мысленно молила ее о прощении.
– Как тебе в университете? Как ребята? – заговорила мать, сметая ладонью крошки со стола.
– Нормально. Даже парни есть. Я как-то не ожидала, – неопределенно ответила я.
Мать встревожилась:
– И что?
– Ничего. Мам, может, нам новый дом купить? Ну, побольше, чем этот? Деньги есть.
– Вот захочешь жить одна, тогда и покупай. А я здесь останусь, – устало отмахнулась родительница.
Мне стало грустно. Вот и мать чувствует, что пришло время расстаться.
Я еще немного посидела в гостиной, уставившись в телевизор. Было невероятно скучно, но хотелось немного побыть с мамой. Постепенно усталость взяла верх над дочерними чувствами, и я встала, чтобы пойти к себе.
Мать проводила меня беспокойным взглядом и спросила:
– Что у тебя завтра?
– Как обычно, семинары, лекции. Ничего особенного.
– Будь осторожна, – изменившимся голосом попросила она.
Материнский инстинкт, как обычно, нашептывал моей родительнице всякие страшилки. Если бы я знала тогда, что женская интуиция – вовсе не сказочка для малышей, то не выходила бы из дома весь следующий день.
Я пожелала маме спокойной ночи и поднялась к себе в комнату. В ней за время моего отсутствия ничего не изменилось; деревянная кровать, аккуратно заправленная шерстяным покрывалом, туалетный столик, кресло, в котором можно уютно расположиться, нанося макияж, и небольшой письменный стол со стулом – все было на своих местах.
Я с наслаждением сбросила одежду в корзину для грязного белья, приняла душ и юркнула под одеяло.
Сон пришел почти сразу, но облегченья не принес. Воспаленное сознание не могло расстаться с событиями сегодняшнего дня.
Мне снился Он. Роберт Стронг опять смотрел на меня строго, с каким-то странным вызовом. Он разговаривал со мной, на этот раз по-английски. Я понимала только половину. Кажется, он меня ругал. Выражений этот мерзавец не выбирал, но осуждать его почему-то вовсе не хотелось. Я будто сама чувствовала свою вину, хотя и не понимала толком за что.
Мне снился Руднев. Он беседовал с кем-то, стоя спиной ко мне, и его плечи в идеально сшитом костюме почему-то показались мне трогательно беззащитными. Наконец Алексей Львович закончил разговаривать и повернулся ко мне. Я надеялась различить во мраке его влюбленный взгляд и неумелую, горькую улыбку – редкую гостью на его губах. Я ожидала увидеть лучистые глаза своего знакомого – но вместо лица у Руднева была пустота, зияющая, звенящая, зловещая. Фигура моего влиятельного друга растаяла в ночном мраке, откуда донесся лишь голос – Мила! Я хочу поговорить с тобой!