Джек сидел с отсутствующим видом, прислушиваясь к чему-то и держа чашку на весу, несколько раз он взглянул на часы. «Почта!» — воскликнула миссис Вильямс, когда раздался громоподобный двойной стук в дверь, и Джек с видимым усилием удержался на стуле, дождавшись, пока появившийся слуга объявил: «Письмо и книга, сэр, и, если позволите, надо заплатить шиллинг.»
Джек порылся в карманах, наклонился через стол и спросил:
— Стивен, у тебя не найдется шиллинга? У меня нет мелочи.
Стивен, в свою очередь, запустил руку в карман бриджей, и выволок на свет божий горсть перемешанных английских, испанских и французских монет. «У этого джентльмена три золотых монеты, и целая куча серебра», — заметила Сесилия. Но Стивен был глух, он отсчитал 12 пенсов и протянул Джеку, со словами:
— Угольками отдашь.
— Ну, если вы позволите, — сказал Джек, разрывая конверт. Миссис Вильямс вытянула шею, пытаясь разглядеть содержание со своей неудобной позиции, но ее любопытство было быстро удовлетворено.
— А, — Джек швырнул пиьсмо на стол, — это всего лишь от Бромли. Я всегда знал, что он шалопай, теперь знаю, что и в делах — ничтожество. Однако, тут еще и «Морская хроника». Вот что стоит почитать. Дорогая, чашка Стивена пуста.
Он раскрыл страницу с назначениями и производствами.
— Гоут наконец-то получил пост-капитана. Я так рад за него.
Последовало рассуждение о достоинствах и недостатках капитана Гоута и других знакомых, также получивших пост-. Затем, после каких-то вычислений в уме:
— А ты знаешь, Стивен, наши потери за прошлый год были не такие уж тяжелые, как мне раньше казалось. Слушай: «Юпитер», 50 орудий, разбился в бухте Виго, «Леда», 38, разбилась в Милфорд-хейвен, «Кресчент», 36, разбился у Ютланда, «Флора», 32, у побережья Голландии, «Мелиджер», 36, на мели Бабуша, «Астрея», 32, у Анагадо. Только пять фрегатов, как видишь. Еще из кораблей только «Бантерер», 22, погиб у Сент Лоуренс, «Лаурел», 22, захвачена пятидесятипушечным «Канониром», помнишь «Канонир», Стивен? Я показывал его тебе, когда мы были в Бресте. Древняя посудина, построен где-то чуть не в 1710-х, но великолепный ходок, под брамселями любой наш фрегат оставит за кормой. Стивен, что такое?
Стивен наблюдал сквозь едкий дым, как Сесилия, которой наскучили разговоры, открыла дверь в часах и ухватилась своими масляными ручками за маятник — тяжелую склянку с ртутью.
— Ну, пусть наша радость поиграется, — заметила миссис Вильямс, глядя на внучку с обожанием.
— Мадам, — ответил Стивен, чье сердце разрывалось от переживаний за замечательный механизм, — это может быть весьма опасно. Эта ртуть очень точно сбалансирована, кроме того, это ведь яд.
— Сесилия, — потребовал Джек, — отойди немедленно! Пойди поиграй.
Возражения, слезы, защитительная речь миссис Вильямс — и Софи вывела племянницу из комнаты. Миссис Вильямс надулась, но тут молчание нарушил похоронный звон деревенской церкви, что немедленно отвлекло ее мысли, и она воскликнула:
— Это по бедной миссис Свэйтс. Она должна была родить еще на прошлой неделе, а вчера они посылали за акушером. Вот так, капитан Обри.
Последние слова были произнесены с враждебно вздернутой головой, как будто в ответ на его перечисление крушений и гибели мужчин требовалось указать жертвы женщин.
Софи вернулась с новостью, что к коттеджу приближается всадник. «Это новости о бедной миссис Свэйтс, несомненно», — повторила миссис Вильямс, снова враждебно посмотрев на капитана. Но она ошибалась. Это был мальчик из «Короны» с письмом для Джека, ему велено было ждать ответа.
«Леди Клонферт шлет свои комплименты капитану и миссис Обри и была бы весьма благодарна за возможность проезда на Мыс[1]. Она обещает не стеснить капитана и не причинять никаких неудобств и льстит себе надеждой, что миссис Обри, как такая же жена моряка, поддержит эту неформальную торопливую просьбу. Она также просит миссис Обри, если это устроит ее, оказать ей честь и принять ее сегодня днем», — прочел вслух капитан Обри, и с крайним изумлением добавил: «Конечно, я захвачу ее на Мыс, если вдруг сам соберусь туда, ха-ха-ха.»