Ну и мистер Фаркьюхар. Джек оценил его, как интеллигентного, одаренного, воспитанного человека, отлично умеющего поддержать беседу, что делало его душой компании за столом (хотя будущий губернатор не употреблял ни капли спиртного). Недостатком было лишь то, что, будучи законником, разговор мистер Фаркьюхар частенько вел в форме расспросов, что вызывало иногда у Джека неприятное чувство школяра на экзамене — за своим собственным столом! К тому же, губернатор обильно пересыпал свою речь латынью, что весьма напрягало Джека, равно как и ссылки на авторов, которых Джек и в руках не держал. (Впрочем, надо быть справедливыми к собеседникам, довольно трудно было бы найти автора, которого Джек читал, если только он не писал об охоте на лис, морской тактике или астрономии.) Стивен, кстати, имел ту же привычку, но Стивен — другое дело. Джек любил его и не имел ни малейших возражений против демонстрации другом своей широчайшей эрудиции (при этом будучи абсолютно уверенным, что в делах, не связанных с медициной, доктора ни в коем случае нельзя оставлять одного). Мистер Фаркьюхар же был явно другого поля ягода, демонстрируя глубокое знание законов и вообще всех сфер повседневной жизни.
Однако Джек готов бы был простить мистеру Фаркьюхару его превосходство в знаниях о политике и даже гораздо более обидное превосходство в шахматах, имей тот хоть каплю музыкального слуха — но увы! А ведь именно любовь к музыке объединила Джека и Стивена — один играл на скрипке, другой на виолончели, не то чтоб виртуозно, но достаточно хорошо, чтоб наслаждаться совместными вечерними концертами. Они играли в каждом совместном плавании, и воспрепятствовать этому могли лишь служебные обязанности, шторм или враги. Но нынче мистер Фаркьюхар делил с ними большую каюту, будучи безразличным и к Гайдну и к Моцарту, как он сам признавался. Он говорил, что оба они и Гендель в придачу не стоят и фартинговой свечки. Шуршание страниц его книги, стук табакерки и последующее чихание портили весь настрой. И Джек, связанный традициями военно-морского гостеприимства, дабы уважить гостя, вынужден был откладывать скрипку ради партии в вист, который он терпеть не мог, да еще и звать четвертым партнером лейтенанта морской пехоты, которого он терпеть не мог еще сильнее.
Их гость, к счастью, не всегда был с ними: во время длительных штилей Джек часто брал ялик и отплывал подальше — искупаться, оценить оснастку фрегата на расстоянии и поболтать со Стивеном наедине.
— Ты не можешь позволить себе роскошь не любить его, я понимаю, — говорил он, скользя над волнами к скоплению плавающих водорослей, где Стивен предполагал найти южного морского конька или пелагических крабов того же вида, что и открытый им на экваторе. — Но, честное слово, я не буду сильно горевать, когда он сойдет на берег.
— Я не люблю его очень сильно, когда, например, он делает вилку моим ладье и королю своим хитрым конем, — ответил Стивен, — в остальном же я считаю его ценным компаньоном с бодрым, ищущим, проницательным умом. Да, конечно, ему медведь на ухо наступил, но он не лишен поэтической жилки. Он делился со мной своей теорией о мистической роли королей, которая родилась у него во время штудий прав землевладения мелкого рыцарства.
Знакомство Джека со средневековьем было столь поверхностным, что он предпочел продолжить главную тему:
— Видимо, я слишком долго был командиром. Когда я был лейтенантом, ел и спал вместе с остальными, я спокойно терпел куда более невыносимых людей. На «Агамемноне» был врач, который обожал играть «Зеленые рукава» на своей флейте. И каждый вечер он сбивался на одном и том же месте! Гарри Тернбулл, наш первый, его убили потом на Ниле, обычно все бледнел и бледнел, по мере того, как тот подбирался к этому месту. Это было в Вест Индии, нервы у всех были на пределе, но ни один не сказал ни слова, кроме Клонферта. Я понимаю, это звучит пустяком, подумаешь, «Зеленые рукава», но это хороший пример, как надо относиться друг к другу во время длительной кампании. Стоит кому-то один раз сорваться — и прощай навсегда, спокойствие и нормальные отношения на борту, ну, ты же знаешь, Стивен. Надеюсь, на моей терпимости не скажутся возраст и привычка к капитанской привилегии уединения.