— А что Денис? — прошептала я. Сердце у меня сжималось.
— Да ничего. Тишина. Я начала готовить иски в суд о защите чести и достоинства, трезвонила везде, что это вопиющая клевета, но… В итоге издание дало опровержение. Маленькое такое, знаешь, которое никто не прочитал и не увидел. Зато все запомнили, что мы строим такую парашу, от которой балконы отваливаются!
— Вик… Но что же делать? — я сжала голову руками, удерживая телефон плечом.
— Марсель, я не знаю… Правда. Я бы, может, попросила тебя поговорить с ним, но… Боюсь, что не имею права тебя об этом просить.
— Боюсь, я тоже не могу ничего сделать, — сказала я упавшим голосом, — он решил, что у меня роман с Артемом.
И я рассказала Вике историю нашей с Пижоном встречи в Аркашоне.
Вика слушала молча, не перебивая.
— Марсель, ты прости, что я лезу… — спросила она, когда я закончила свой рассказ, — но… У тебя и правда нет ничего с Артемом?
— Да нет, конечно! — воскликнула я, — мы друзья!
— Ну… Хорошо. Я поняла. Марсель, прости! Я должна бежать! Я правда очень соскучилась! Можно я позвоню тебе завтра вечером?
— Конечно… — успела ответить я, прежде, чем Вика отключилась.
Следующие дни я уже не гнала Пижона из своей головы: наоборот, все свободное время я думала о нем. Чаще упиваясь собственным горем, вновь и вновь ужасаясь, какой он гад…
Но минуло несколько дней, и я будто устала мусолить в голове его злодеяния относительно меня. С каждым днем ужас его поступка начинал бледнеть, и на первый план моего воображения сначала робко, а потом все краше стали проступать образы его мучений.
Ну, как мучений. Это в моих глазах он мучался. А что чувствовал он сам? Вероятно, ничего!
По словам Вики — а мы с ней общались по телефону теперь довольно часто — он не страдал, не рвал на себе волосы. Он просто был никакой: его ничего не волновало — ни то, что фирма и судьбы сотрудников летят под откос. Ни то, что его собственное имя и имя компании его отца мешают с грязью — его не трогало ничего.
— Марсель! Вы с нами? — голос Мишеля вырвал меня из размышлений о Пижоне, — поучаствуете в дискуссии? Этьен говорит, что слияние компаний в грядущем месяце практически со стопроцентной вероятностью принесет меньше прибыли — ведь грядет автоматизация части персонала, что повлечет за собой забастовки, а следовательно, простой…
— Но в следующем месяце министр финансов наверняка протолкнет свои изменения и тогда расчет налога тоже изменится… — Жак с жаром перебил Мишеля, — да и вообще-то мы юристы, а не финансисты! С чего вдруг мы должны думать об этой стороне вопроса?!
— Потому что мы — лучшие юристы, — спокойно улыбнулся Мишель, — и мы думаем обо всем, предоставляя нашим клиентам сервис высшего качества. Марсель, так что Вы скажете?
Я стряхнула с себя образ Пижона и постаралась направить мысли на работу.
Стажировка у Мишеля была невероятно интересной. Особенно меня поражал Этьен — он мог, как сейчас, долго обсуждать нюансы законодательства, препарируя проект по слиянию компаний, а потом внезапно выдать что-то из совершенно другой области, что ставило под вопрос саму выгодность сделки. Причем, казалось, он был ходячим компьютером: даже Мишель удивлялся, откуда Этьен обладает столь обширной информацией о вечно меняющихся новостях. Он робко улыбался и отвечал, что каждое утро начинает с прочтения четырех главных мировых газет.
Однако, не смотря на мою искреннюю заинтересованность стажировкой, уж больно часто я стала выпадать из рабочих процессов. И, как оказалось, это не прошло незамеченным для Мишеля.
После одной из его лекций в Университете, когда практически все студенты покинули аудиторию, Мишель окликнул меня у выхода и попросил задержаться.
— Марсель, — как обычно мягко начал он, — я не имею права лезть в Вашу жизнь, но я вижу, что Вы изменились, Вас что-то тяготит… И если это связано со стажировкой у меня… Прошу Вас, скажите мне об этом — Вы мне ничем не обязаны, если Вам в тягость, это ведь не значит, что Вы должны…