На этот раз меня услышали, толпа зашумела.
— Доказательства! Покрываешь! Сама с ним в связи!
Я с ужасом ловила обрывки обвинений в адрес Мишеля и в свой. Все слова, что мы пытались отрепетировать в такси, выветрились. Перед глазами плыли круги, усилием воли я хваталась за обрывки сознания, чтобы не рухнуть на ступени. Воздуха не хватало.
— Да кто ты такая?! — все громче кричали мне.
Казалось, каждая секунда моего молчания рождает десятикратную ненависть.
— Вы спрашиваете, где доказательства?! — рявкнул Жак, и толпа притихла, — я спрашиваю то же! Где доказательства? Где предполагаемая жертва? Где Адель?
— Ей стыдно! Она не может! — толпа снова заревела, но я заметила, что на лицах некоторых студентов показалось сомнение.
— Она написала плакат! — выкрикнул Жак, — если она начала — почему не идет дальше? Вы все! На кого вы учитесь? Вы же юристы, мать вашу!
Снова повисла тишина: все слушали, что скажет Жак.
— Вы слышали о презумпции невиновности? Я сейчас пойду и обвиню ректора во всех смертных грехах! Вы мне поверите или решите, что я слетел с катушек после экзаменов? Я разговаривал с месье Лорье! И знаете, чем он занят? Он громит свой бизнес: добровольно уговаривает, — Жак сделал акцент на последнем слове, растянув его, — уговаривает своих клиентов уйти в другие конторы, чтобы не бросить тени на их репутацию! А чем занята Адель? Кто видел ее, кроме Марсель?
Толпа заголосила, было не разобрать, что выкрикивают студенты. Однако, одна из них — девушка в первых рядах, крикнула очень громко:
— Да кто такая эта ваша Марсель?! Она только выпендривается! И Адель написала, что Марсель сама с месье Лорье… Понятно теперь, откуда у нее такие оценки!
Снова студенты зашумели — в этот раз одобрительно. Они явно поддерживали мнение студентки. У меня на глазах выступили слезы. Я поймала взгляд Этьена — он смотрел на меня с такой жалостью, сам пребывая в состоянии близком к обмороку, что я не сдержалась и зарыдала.
— Марсель — лучшая студентка курса! — вдруг выпалил Этьен, и все притихли. Этьен говорил негромко, но так как все привыкли, что он незаметная тень самого себя — студентов, казалось, удивил сам факт того, что кучерявый очкарик умеет разговаривать.
— Марсель имеет наивысший балл у всех преподавателей, при чем тут Лорье! Или вы считаете, что она переспала заодно с мадам Трюссо, месье Жераром преклонных лет и с деканом впридачу?
Снова все затихли.
Я вытерла слезы и закрыла глаза. Я должна это сделать. Я должна заговорить!
— Я оказалась здесь, с вами, в этом Университете, потому что в моей прошлой жизни мне тоже сказали «ВОН!». Никто ни в чем не разобрался. Меня просто вычеркнули. Потом, человек, который поступил так со мной, твердил, что произошла ошибка. Пытался принести свои извинения. Но это «ВОН!» до сих пор стоит в моих ушах. А сейчас, теперь, — я распахнула веки и отыскала взглядом тот самый плакат, — теперь еще и в глазах. Вы можете меня не слушать, можете мне не верить! Но я не могу не вступиться за того, кого оклеветали! Пусть за это вы меня разорвете в клочья! Мишель Лорье — не совершал того, в чем его обвиняют! На том плакате есть еще одна неправда — у меня никогда не было никаких отношений с месье Лорье, кроме рабочих! Вы устраиваете травлю, даже не разобравшись! Я не знаю, что двигало Адель! И я считаю, что сейчас ей нужна помощь и поддержка. Только вот от меня она ее не приняла. Может, это получится сделать у кого-то из вас! Но месье Лорье не заслуживает ненависти на основании криво исписанной бумажки!
Я почувствовала, что силы меня покидают — я нащупала руку Этьена, стоявшего рядом, и крепко сжала ее. Жак поддержал меня с другой стороны. И мы втроем, держась за руки, спустились по ступеням и покинули площадь в полной тишине.
Глава 31. Три стажера берутся за дело
Мы сидели в конторе у Лорье и пили вино. Мы были взбудоражены. Мы обсуждали, что теперь будет после нашего выступления на демонстрации.
— Этьен, ну ты, конечно, выдал! Крутяк, — вновь и вновь одобрительно повторял Жак с уважением глядя на кучерявого коллегу.
— Я и сам удивился, — виновато улыбнулся Этьен, — но Марсель очень круто выступила! Теперь будет шанс, я считаю.
— Друзья, я даже не знаю, как благодарить вас, — впервые за последний час заговорил Мишель. Все это время он молчал, даже тогда, когда мы наперебой рассказывали о событиях на демонстрации.
— Но, понимаете, все тщетно, — он привычно сложил брови домиком, — даже если меня оправдают — все равно везде останется память об этом обвинении. Честно признаться, я всегда считал, что нужно просто работать и хорошо делать свое дело. И этого будет достаточно, чтобы жить праведную жизнь. А теперь… Теперь я не знаю, что мне делать! Ведь эта девочка совершила сей поступок не просто так! Не потому, что ей поиграть захотелось — я в такое не верю. Ей было плохо, она страдала отчего-то — но никто этого не замечал. Я не замечал. Тогда, Марсель, когда она потребовала аудиенции, она несколько минут кричала на меня, обвиняла… Я так и не понял. И не захотел разобраться. Она ушла, а я подумал, что непременно займусь этим странным делом… А потом мне стало удобнее подумать, что это нервный срыв перед экзаменами. Я всю жизнь поступал правильно — но даже это не помогает. Даже это может причинить боль окружающим…