- Так ты заходишь? – спросил, наконец, парень, поудобнее устраиваясь на кровати, поэтому следующие его слова прозвучали скорее как издёвка, а не как серьёзное предложение: - Или мы сейчас же побежим обратно пихать тебя в подвал и закладывать стенку кирпичами?
- Кстати, - сказал я, переступая порог и заходя в комнату. – Как ты это сделал?
- Делов-то. У вас тот угол просто кирпичами заложен, даже цементом не укреплён. Я это ещё два года назад просёк. А ты не знал?
Коди повернулся лицом ко мне, очевидно, ожидая моего ответа, на что я лишь покачал головой из стороны в сторону. К тому же, если бы я тогда знал об этом, то не стал бы спрашивать у него, разве не так?
Не помню, что парень мне тогда сказал. Чётко в моей памяти зафиксировался лишь момент, когда он проверял, не сломал ли мне отец чего (и это после того, как заставил бежать за собой по улице), а также тот, когда мы открыли скрипевшее окно в комнате для того, чтобы посмотреть на огни ночного города. Коди сказал, что из наших одноэтажных домиков, которые стоят в самой глубине района, ничего подобного не разглядишь, а в этом старом четырёхэтажном общежитии, стоявшем близ дороги, всё было отлично видно.
Для меня это стало своего рода чудом. Таким вот маленьким чудом, ведь я редко бывал за пределами района, в котором мы жили. Местная школа, редкие походы по магазинам. Самым дальним моим путешествием становился путь в больницу к маме, но допоздна я никогда не задерживался. И да, живя в Лондоне, можно не видеть всей красоты этого города, ведь часто люди за будничной суетой не замечают того, что происходит вокруг, поэтому то, что показал мне Коди, стало для меня настоящим подарком.
Не знаю, как так получилось, но мы почему-то сразу нашли общий язык. Разговаривая с ним до поздней ночи, я узнал об этом парне много чего нового, причём не сам расспрашивал его. Моему спасителю было всего шестнадцать, он жил в нескольких домах от меня, хотя мы никогда и не виделись. Ему было четыре года, когда умерла его мама, тогда отец и принялся выпивать. Наши ситуации казались такими похожими, но в то же время были такими разными. У Коди была компашка, с которой он зависал, я же не мог играть с одноклассниками, ведь у меня не было никаких игрушек, чтобы привлечь их внимание, да и живым характером я не отличался. Говорят, что противоположности притягиваются, возможно, поэтому нас с самого начала притянуло друг к другу.
После той ночи парнишка ещё не раз выручал меня. Он, узнав о проблемах моей мамы, сказал, чтобы я ничего не говорил ей о том, что происходит у нас дома, ведь лишний раз волновать её было бы плохо. И я молчал. Генри всё равно практически никогда не попадал мне по лицу, будто специально прицеливался, а я прикрывался руками всякий раз, когда он норовил ударить меня по челюсти или ещё куда. Удары не всегда были сильными, возможно, поэтому я держался, но с каждым разом становилось всё труднее. Привыкнуть к этому было невозможно, поэтому всякий раз, когда мой отец напивался и начинал распускать руки, я бежал к Коди, который был для меня настоящим супергероем и другом, готовым принять и выслушать в любое время дня и ночи.
Мы вместе ночевали, вместе зализывали раны друг друга после избиения нашими отцами, вместе одевали меня перед походом к маме, да так, чтобы ни единого синячка не было видно. Я и оглянуться не успел, как стал чуть ли не зависим от него. После школы я бежал проведывать маму, которой говорил, что отец много работает, даже не думая о том, что эта отговорка кажется очень неправдоподобной и она может начать что-то подозревать, а потом летел к Коди. Я проводил с ним почти всё своё время, иногда даже пытался попросить его помочь мне делать домашнее задание, вот только парень был действительно полным «нулём» в учёбе.
Я повторюсь, но я действительно не знаю, почему мы сошлись так быстро и легко, но ежедневные игры в сугробах и броски снежками стали для нас чем-то обычным, несмотря на то, что мой друг был на целых шесть лет старше меня. Наверное, мы просто попали в настоящую зависимость друг от друга, ведь что у меня он, что у него я был единственным человеком, способным полностью понять суть происходящего. И тогда казалось, что всё налаживается. Отец после этого выместил злость на мне всего два раза, но мама должна была вот-вот выписаться, так что я готовился всё рассказать ей. Мне не хотелось больше плакать, терпение было на исходе, а вера… Она просто умерла. Поговорив с Коди, узнав от него столь многое о его семье, я понял, что верить Генри уже бесполезно, поэтому всякий раз, когда он прибегал в подвал, находил меня, думая, что я сидел там всю ночь, и начинал передо мной извиняться, я уже не верил. Я просто слушал.
Но в тот момент мне не повезло. Сэм уже месяц лежала в больнице, всем казалось, что она идёт на поправку, но не тут-то было. Что-то пошло не так, поэтому время её пребывания в больнице всё увеличивалось и увеличивалось, поэтому я, хоть это и было очень трудно, продолжал убеждать её в том, что всё хорошо, с каждым разом всё меньше и меньше веря самому себе. Но она не была бы мамой, если бы не заподозрила что-то неладное. Поэтому, как я потом узнал, подослала свою подругу к нам, чтобы та оценила обстановку и по возможности рассказала, что на самом деле происходит дома.
Меня тогда вообще не было – в очередной раз бродил по окрестностям с Коди, лишь отец просыхал после очередной попойки. Именно он должен был встретиться с той подругой. Должен был, но не встретился, потому что она даже не пришла. Решив, что Сэм попросту накручивает себя, и найдя себе более важные занятия, та женщина солгала моей матери, сказав, будто все её подозрения беспочвенны, что она виделась с Генри, который передавал ей привет и жаловался из-за того, что никак не может попасть к своей обожаемой жене из-за работы. Кто знает, о чём в тот момент думала та подруга, но именно эта её ложь несколько успокоила Сэм и продлила мой личный ад.
Вскоре отец прекратил извиняться. После моего избиения он просто открывал дверь и с безучастным видом выпускал меня, поэтому я решил, что мне больше не стоит возвращаться домой. Коди продолжал убеждать меня, что маме ничего говорить не стоит, поэтому я ждал. Не появлялся дома, так как ночевал у своего друга, за что и был впоследствии наказан. Отец отловил меня, крича на всю улицу, что я совсем из ума выжил, раз не появляюсь дома в свои-то десять лет. Так, как я получил от него тогда, я не получал ещё ни от кого.
Я приплёлся к Коди со сломанным носом, перебитыми рёбрами, изувеченными руками. Не знаю, что тогда спасло меня от серьёзных повреждений, но ушибов внутренних органов не было, так как я просто летал из стороны в сторону. Меня хватали за волосы, таскали за них по полу, швыряли из угла в угол, но не били. Такое ощущение, будто мной игрались, словно я был футбольным мячиком. Я кричал так, что сорвал голос, поэтому пришёл к другу в действительно ужасном состоянии. Это было средь бела дня, так что я сильно испугал его. Именно в тот момент Коди понял, что сохранять в тайне поведение Генри больше не имеет смысла, поэтому сказал, что нам нужно сейчас же идти в больницу к Сэм.
Мы бы дошли туда, если бы по пути не наткнулись на этих двоих. Мой отец узнал, с кем я пропадал всё это время, поэтому, разозлившись на меня за всё, что можно и нельзя, пошёл к отцу Коди, и вместе они притащили свои пьяные туши к тому общежитию, в котором мы с парнем прятались всё это время. Оказывается, отец моего друга всегда знал, где тот околачивается, только ему было плевать, а тут вроде как повод появился. Когда эти двое загородили нам дорогу, я на деле понял выражение «Душа в пятки ушла».
По моему телу прошлась крупная дрожь, я буквально спрятался за Коди, который тоже испугался вида своего отца – по его лицу это было ясно видно, - но, тем не менее, стоял, отодвигая меня назад. Он защищал меня, хотя сам боялся, за что я ему был безмерно благодарен, вот только он так никогда об этом и не узнает.
Я думаю, нетрудно представить, что произошло дальше. Нас обступили те двое, не давая и шагу ступить, после чего Генри схватил за капюшон Коди, повалив его на землю, начав попутно бить его ногами. Так как я стоял сзади, мне удалось выскользнуть из-за спины собственного отца, обогнув двоих мужчин, тем самым оказываясь на полпути к свободе. Но стоило мне оказаться на спасительной тропинке, как я замер, оглянувшись назад на лежавшего на земле друга, которого мой отец уже, к счастью, прекратил осыпать ударами. Парень лежал, корчась от боли точно так же, как я совсем недавно, после чего поднял на меня свои глаза. Мне казалось, что сейчас он попросит меня побежать за помощью, но вместо этого Коди почему-то сказал: