Я сделала глубокий вдох и выдох. Нет, нельзя так думать и обвинять остальных. В конце концов, чем нам поможет медсестра, которая будет мельтешить перед глазами, повторяя, что пока ничего неизвестно? Мы это и так знаем. Нужно просто ждать.
К сожалению, в коридоре, вместо ожидаемого врача, появилась фигура Гардинера. Быстро отыскав нас взглядом, парень приблизился к нам, но остановился в нескольких шагах от скамейки, на которой мы сидели. Быстро посмотрев на дверь, он перевёл свой взгляд на мою маму и спросил:
- Что говорят?
Я почувствовала, как напряглась Люси, хоть и сидела к ней спиной. Помолчав несколько секунд, словно собираясь с мыслями, женщина ответила:
- Ничего конкретного. Внешние травмы угрозы не представляют, только рука, по всей видимости, сломана. А ещё Роберт ударился головой и пока в сознание не приходил, поэтому врачи решили осмотреть его на предмет травмы головного мозга. Если их опасения не подтвердятся, то можно будет считать, что он отделался лёгким испугом.
Я еле заметно ухмыльнулась. В эти секунды гордость Люси приходится как нельзя кстати. Если рядом со мной она могла позволить себе расслабиться, то, стоило ей увидеть Фила, как моя мама смогла выдать ему ещё более исчерпывающий ответ, чем мне.
- Понятно, - сказал шатен, после чего обеспокоенно посмотрел всё на те же злополучные двери. Не отводя от них взгляда, он спросил: - Может, вам принести что-нибудь? Воды, к примеру.
Я посмотрела на Люси. Несмотря на то, что она была, казалось, в шоковом состоянии, всё равно смотрела на Фила с опаской, словно он мог сделать ей что-нибудь плохое. В конце концов, вздохнув, она слабо улыбнулась и сказала:
- Я бы не отказалась от воды. Спасибо.
Шатен посмотрел на неё и, ободряюще улыбнувшись, сказал:
- Хорошо, я мигом. Кэтрин, - услышав своё собственное имя, я вздрогнула, после чего обернулась и увидела, как Гардинер снял с плеча свою сумку и мою, после чего, поставив их на скамейку рядом со мной, добавил: - Ты зачем-то оставила свои вещи прямо на сидении мотоцикла. Я оставлю их здесь вместе со своими, хорошо?
Глядя на свою сумку, которая теперь была прямо напротив меня, я кивнула, так и не взглянув на парня, который, узнав у Люси, какую воду она предпочитает – с газом или без, - пошёл к выходу из коридора в холл. Я принялась теребить ремешок от сумки, не зная, что сказать. Расспрашивать маму об отце казалось бесполезным занятием, а говорить о Филе не хотелось. Но женщина сама завела разговор.
- Наверное, мне стоит быть с ним помягче, - сказала она. – Всё-таки, Фил хороший мальчик. Как думаешь?
- А с чего бы ему быть плохим? – без особого интереса спросила я.
- Действительно, - тихо произнесла Люси, после чего ненадолго замолчала.
Всё это время я смотрела в одну точку. Мама до сих пор держала мою руку в своих, поэтому я чувствовала, что её трясёт. Но я не знала, как помочь ей. Хотелось обнять и пообещать, что всё, в конечном итоге, будет хорошо, но я не могу говорить о том, в чём не уверена. К тому же, с каждой секундой ком, подкативший к горлу, казался мне всё больше, а говорить становилось всё труднее. Ожидание. Как же я это ненавижу. Ты сидишь весь на иголках, словно ожидаешь смертельного приговора. Время в эти минуты тянется необычайно медленно, хочется разорвать временную петлю, чтобы узнать, что будет дальше, но это невозможно. Вместо этого приходится сидеть и ждать. Хороших или плохих новостей.
С одной стороны, это не так уж и ужасно. Даже если всё закончится плохо, ты до последнего можешь хвататься за надежду. Но на этом всё хорошее заканчивается. Надежда, в конечном итоге, оказывается призрачной, а ты осознаёшь, каким глупцом был, пока держался за неё. И даже если всё закончится хорошо, это время, проведённое в ожидании и неуверенности в том, что тебе могут сказать в следующую секунду, кажется настолько мучительным и выматывающим, что хочется отключиться, потеряться, уйти. Лишь бы не ждать.
- Знаешь, - вдруг подала голос мама, отвлекая меня от собственных мыслей, - я бы хотела попробовать хотя бы раз побыть хорошей родительницей. А то всё время таким был Роберт, а я была словно сторожевой собакой, которая только и делала, что постоянно лаяла на вас обоих.
- Это не так, мам, - сказала я ей, поворачиваясь, но Люси не стала меня слушать.
- Если подумать, с самого дня моего знакомства с твоим отцом всё обстояло именно так, - говорила она, словно рассказывая давным-давно выученный наизусть стих. – Да. Начиная с того момента, как мы с ним впервые встретились, Роберт был весёлым клоуном, а я строгой учительницей. Но, хочешь – верь, хочешь – нет, я изменилась. Хоть сейчас я кажусь тебе строгой, раньше дела обстояли куда хуже. Он изменил меня. Несмотря на то, что до этого никому не удавалось сделать это.
- Неужели ты наконец-то решила рассказать мне, как вы с ним познакомились? – легко улыбнувшись, спросила я.
- Там рассказывать нечего, - ответила Люси. – Познакомились мы весьма обычно. Я упала на ступеньках прямо перед входом в университет. Опаздывала на пары, поэтому торопилась. И это ещё ничего, но на мне тогда было длинное белое платье, которое, естественно, порвалось. Дело было весной, неделя была ясная, дождей не было, вот я и принарядилась. Никто и пальцем не пошевелил, чтобы помочь мне, а Роберт отделился от своей компании и поспешил на выручку к совершенно незнакомой девушке. Он помог мне собрать все вещи, что высыпались из открытой сумки, в которую я до этого пыталась отчаянно засунуть книгу, потом поднял меня и даже обтёр мои ноги своим же платком, который намочил своей же водой из бутылки. Потом он проводил меня до аудитории, несмотря на то, что сам опаздывал. Шикарно звучит, не правда ли?
Я улыбнулась. Так как мама почему-то держала в секрете историю их с папой знакомства, я её слышала в первый раз. И мне это нравилось. Нравилось смотреть, как горят её глаза, когда она вспоминает об этом, как на лице появляется улыбка, несмотря на то, в какой ситуации мы сейчас оказались. Нравилось узнавать о своих родителях то, чего я прежде не знала. Если бы ещё и обстоятельства были другие…
- Звучит здорово, - отгоняя плохие мысли, ответила я. – Не удивлюсь, если ты тут же в него влюбилась.
- Ага, если бы, - со смешком сказала женщина, вновь мельком посмотрев на белые двери. – Он, конечно, был милым и, возможно, первое впечатление о твоём отце у меня могло бы быть хорошим, если бы под конец разговора, когда я спросила, как могу его отблагодарить, он вдруг не заявил: «Лучшей благодарностью с твоей стороны я посчитаю одну вещь. Будет прекрасно, если ты перестанешь так фальшиво улыбаться, когда разговариваешь со мной».
- Прямо так и сказал? – удивилась я, хотя продолжала улыбаться.
- Да-да, именно так. Ты же знаешь, я у нас мадам гордая, поэтому неудивительно, что очень разозлилась на него из-за этого. Несмотря на то, что я действительно улыбалась всем подряд, поэтому зачастую это получалось неискренне, признавать этого не хотелось. А, если учесть ещё и то, что я в тот момент была на четвёртом курсе, а он всего лишь на первом, то ты можешь представить, как сильно я разозлилась. «Как смеет какой-то первокурсник говорить мне подобные вещи при первой встрече?», - примерно так я думала тогда. А твой отец, кстати, довольно быстро понял, что именно меня так злит, поэтому, стоило нам встретиться в коридоре или же неподалёку от входа в университет, как он тут же начинал меня подначивать, всё сильнее уязвляя мою гордость. Ох, как же я его ненавидела в те моменты. Будучи зацикленной на общественном мнении, я очень стеснялась и злилась из-за того, что стала жертвой насмешек мальчишки, который был младше меня на четыре года. Казалось, что наши отношения никогда не изменятся.
- И как же тогда получилось, что вы до сих пор вместе? – мне удалось спросить это, не выдав насмешки в голосе, хотя сама я со злорадством сидела и думала, что мои родители далеко не такие идеальные и правильные, какими хотят казаться.