Соответственно и борьба за свободу разворачивается в разных масштабах и разных пространствах. С одной стороны, правозащитная деятельность, предполагающая свободу перемещений внутри уже осуществленной разметки сущего, внутри Бастилии. С другой – правополагающая деятельность социального творчества масс, деятельность, в ходе которой устраняются системные перегородки, всевозможные разделения и подразделения, разобщающие праксис на узкие слепые коридоры специализаций. Именно эта свобода и завоевывается во время революций, когда «к мандатам почтения нету», когда все мандаты принципиально краткосрочны, когда они суть оформления единичных актов воли в творческой деятельности правополагания.
Все это опять же отнюдь не значит, что буржуазные свободы суть пустое место для пролетариата – и они воплощают импульсы человеческого духа, даже связанного по рукам и ногам, и сама буржуазия обладает драгоценным историческим опытом, поскольку и она была пролетариатом. Но своему прогрессивному опыту она больше не хозяйка, поэтому, отбрасывая накопившиеся шлаки времени и частично растворяя их в горячей деятельности, в интенсивности революционного действия, пролетариат становится истинным преемником всякого значимого исторического опыта, добиваясь прежде всего отмены предопределенности, отмены приговора судьбы. Подобно тому как некогда третье сословие экспроприировало у аристократии ее разнообразные привилегии, опиравшиеся только на инерцию установлений, так теперь пролетариат экспроприирует монопольные привилегии, подтвержденные только дипломами и банковскими счетами. Первоочередной и самый главный шаг к свободе – отмена новой кастовой системы, перераспределние полноты бытия по мере ее востребования. Благодаря этому шагу Наполеон стал Наполеоном, Роза Люксембург – одним из предводителей классового авангарда, а Юрий Гагарин – космонавтом.
Таким образом, право на бунт, сформулированное Бакуниным, не только признается пролетариатом в качестве одного из неотчуждаемых прав человека – оно возглавляет весь список. А действительной гарантией этого права выступает не заклинание в духе экзистенциализма (то есть в форме обращения к индивиду как внимательному читателю), а классовое расширение, самовозрастание под воздействием классовой солидарности[44]. Так обстоит дело со всеми формами овеществленного прошлого, ведь именно затвердевшее, ставшее, укорененное во времени (само прошлое как время, по словам Сартра[45]) используется для выстилания дна и укладки фундамента остывшей Вселенной. Одновременно с фундаментом и, как правило, не слишком высоко над ним устанавливается и потолок человеческих возможностей.
Таким образом, государство для осознавшего себя пролетариата все равно что тот гвоздь, который нет нужды удерживать в стационарном положении, а, напротив, можно смело поворачивать в разные стороны, применяя его как средство для скрепления конструкции, обретаемой в ходе революции. Георг Лукач и здесь совершенно правильно раскрывает специфику пролетарского подхода к государству: «Великое различие между революционными марксистами и оппортунистами состоит в том, что первые рассматривают капиталистическое государство лишь как фактор силы, против которой нужно мобилизовать силу организованного пролетариата, в то время как вторые понимают государство как потусторонний классам институт»[46]. И далее Лукач пишет: «Своеобразная духовная конституция, в которую должно вдуматься пролетарское марксистское познание, состоит именно в том, что капиталистическое государство при своем рассмотрении выступает как звено определенного исторического развития. Поэтому оно отнюдь не составляет естественной среды для “человека вообще” и есть лишь реальная данность, с фактической важностью которой нужно считаться, но история не может не притязать на то, чтобы определять наши действия. Значимость государства и права, стало быть, следует рассматривать как чисто эмпирическое существование. Примерно так же обстоит дело с яхтсменом, который должен точно приспособиться к направлению ветра, но так, чтобы не ветер определял направление его движения, а, напротив, чтобы вопреки ветру и используя его, он выдерживал курс на изначально поставленную цель»[47].
44
Так и великий воин «возгорается» в воинском братстве. Знаменитую пословицу «Один в поле не воин» вполне можно отредактировать по-пролетарски: один на площади не бунтарь…