Много воды утекло в Росси с тех пор, как я спал в этой палате последний раз. Палата теперь показалась мне какой-то холодной, чужой. Я никогда не обращал внимания на то, что стены здесь холодные, не отражающие ровным счетом ничего. Раньше мне было не до них — я жил Серёжкой, Костиком… А сегодня я встретил Надьку. Она сказала, что на прошлой неделе был суд, и Серёжке дали восемь лет за хранение и распространение наркотиков. Я мог бы неустанно хвалить себя за проницательность, но что она по сравнению с тем чувством потери, которое у меня было! Как глупо устроена жизнь! Он ведь такой несмышленый… И какой он, к чёрту, преступник? Надо было просто поймать, отшлепать по красивой заднице… Так, чтобы забыл всё на свете, даже имена своих любовников. Надежда не знала его адреса: видимо, он еще не добрался до своей зоны строгого режима. Или не хотел писать. Или… Ну вот, спасался от одного, а напоролся на другое. Как бы научиться не думать о других?! В конце концов, у каждого своя жизнь, свои планы, свои мечты. Вполне возможно, что там и места для меня нет… Это только я думаю о них. Это только я живу отчасти и их жизнью и переживаю с ними всё то, что, возможно, им и не важно. Нет, Серёжка, разумеется, исключение — у него особый случай. Он не хотел этого, хотя возможность подобного исхода и допускал. Страшно даже представить, каково ему сейчас. Надежда, несмотря на весь свой непробиваемый дофенизм, сильно сдала. Даже я, не особый спец по части баб-с, это увидел. Надо пойти к ней завтра. Поддержать… Да и для чести моей она сейчас безопасна…
Ирина вошла в палату и обомлела. Я было кинулся к ней с объятиями, но она холодно остановила меня — негоже, чтобы сопалатники видели. Назавтра Будённый назначил кучу обследований. Не потому, что сомневался — так было положено.
Пить не хотелось. Сидели с Иришкой в сестринской. Она сразу заметила, что мне не очень хорошо. Даже спросила, не заболел ли я в самом деле. „Да нет, просто хреново. Посадили любимого парня — помнишь, к которому я бегал во время твоих дежурств? Ты еще замуж не вышла, пока я в армии служил? Серьезно, меня ждешь? Да ну тебя, так и в краску вгонишь! Помнишь, как мы втроем пили? Славке ты потом тоже говорила, что ждать будешь? Ты всем об этом говоришь? Или каждому второму? На первый-второй — рассчитайсь! Как у Гоголя — кто выкинется, тот и муж? Да ты не обижайся. Мне-то каково было, когда прояснилось, что мой любимый пацан трахает мою же любимую девчонку? Слушай, родилась идея: он наверняка придет в воскресенье. Давай, сделаем групповушку? Опять же как у Гоголя: куда несешься, тройка? Или как там правильно? Да нет, я не издеваюсь. Да, конечно, понимаю, ты живой человек. Ща потрогаю. Точно, живая. Теплая. Нет, прости, разницы не замечаю. Откуда ж я знаю, что ты говорила ему? Ладно, давай колёс. Всё равно мы так ни до чего не договоримся. Спасибо. Спокойной ночи“.
Колёса усыпили почти мгновенно. Я только успел еще раз прокрутить в памяти наш разговор и подумать, что я мерзкий ревнивый пидарас…
С самого утра Будённый усадил меня на велосипед — выносливость мерить. После колёс я долго не вынес этих издевательств. „Таракан“ только головой покачал и спросил, не загубил ли я свой талант рисовать буквы. Да нет, даже латынь помню. Надобно оформить вывески для всего госпиталя. Масляной краской. Той, которая будет сохнуть аж до дембеля. Что ж, раз стандарты везде одинаковы, будем работать. Старшей сестре пришлось потесниться и освободить одну из двух своих комнат. С выражением явного недовольства она выносила свои пожитки, ругая меня за то, что я отказался ей помогать.
После обеда я пошел к Надежде. Она стояла около раковины, отмывая баночки с моими надписями от какого-то белого порошка. Я подкрался сзади и закрыл ей руками глаза. Отгадала с первого раза. Она, как и прежде, была непосредственна и мила, когда была трезвой. Судя по всему, не пила она давно. Как Димка? Растет. Уже многое понимает. Спросил недавно, почему Серёжка смотрел кассеты с одними мужчинами. Да, и вправду уже большой… Кроме этой темы, других не нашлось. Не говорить же о Сергее — это было бы больно нам обоим. Обеим…
На следующий день, после обеда, неожиданно пришла Ирина. Сегодня она не дежурила. Когда я услышал ее голос, подумал, что пришла кого-то подменить. Расстроился, ибо после вчерашнего разговора было как-то не по себе. Оказалось, что она явилась завоевывать мое сердце. Прямо так и сказала, ничуть не смущаясь сопалатников. Мне хотелось провалиться сквозь кровать. Только открывал и закрывал рот, из которого не вылетело ни одного, пусть даже и глупого слова. Потом разошелся: ну что ты, ты его завоевала уже давно, с первой нашей встречи. И теперь оно принадлежит тебе и только тебе. Вместе со всем остальным…