Макс спросил сам, было ли что-то между нами, плавно перейдя с персоны Дягилева на мою скромную.
— А чё это тебя так интересует? Два года всё-таки в армии — чего за это время только не было! Я же не спрашиваю, что у тебя было на твоих танцульках, куда стекаются поклонники однополой любви. А кстати, было что-нибудь?
— Нет!
— Ну и зря, много потерял. Случайно не хочешь попробовать? — вопрос я задал уже по пути к его койке.
Макс не сопротивлялся. Горячие губы впились в его плоть, поглощая пядь за пядью, обдавая пневмонийным жаром. Только что приходила сестра с новой порцией болезненной жидкости. Макс даже не стал натягивать трусы — у него была та же привычка, что и у меня. Он знал, что через четыре часа сестра явится опять. А, быть может, знал и другое… Кто знает, что на уме у этих обворожительных блондинов?.. Но привычкой его я воспользовался, положа руку на изрешеченную попочку. Макс стонал, когда я лизал его соски. Он только гладил мою голову. Вполне возможно, что танцульки действительно не успели его развратить. Я опускался всё ниже, пока не достиг его сущности. Макс кончил мгновенно, не успев даже предупредить. Я проглотил праздничный ужин. Максова сущность и не думала успокаиваться. Спустя мгновение она снова скрылась у меня во рту. Макс сам предложил мне перевернуться. Ему хотелось сосать. С самого первого его взгяда на меня я знал, что он хочет сосать… И он сосал мастерски. Теперь у меня не возникало сомнений в том, что все танцоры — прекрасные сосальщики. Мне даже не хотелось трахать его — так хорошо он работал ртом. Идиллия кончилась почти одновременно. Казалось, что его вторая порция была еще обильнее, чем первая. Исходя из небольшого опыта, который у меня в этих вопросах имелся, я решил, что просто что-то из первой порции обронил. Странно, но именно эти мысли пришли мне в голову, когда я опылял его своей пыльцой. Утро я встретил с хреном в заднице, как когда-то с Костиком. Я уже сбился с арифметики и так и не смог подсчитать, каким по счету его извержением завершилась ночь самоопыления…
Максова пыльца действовала на меня лучше, чем пенициллин. Или они вместе образовывали самое благоприятное для здоровья сочетание?.. Температура спала. Рентген обрадовал меня — вернее, не он, а лечащий врач. Я знал, что сам Рентген уже давно умер, а врач сказал, что послезавтра меня выпишут. От радости я даже забыл трахнуться с Максом и всю ночь посвятил окрашиванию челки гидроперитом, свистнутым у старшей сестры в таком количестве, что можно было окрасить всех моих любимых солдатиков с ног до головы. Макс особо на близости не настаивал. Он не врубался, с чего это я так радуюсь выписке. Я прекрасно понимал его: были времена, когда одно только слово „выписка“ было страшнее, чем весь курс лечения пенициллином. Его радовало только одно: он уйдет из „инфекции“ в один день со мной. Последнюю ночь мы провели в объятиях, зная, что не увидимся больше никогда. Лишь утром я вспомнил, что еще не пробовал его в зад. Макса не пришлось долго уговаривать. Он, правда, твердил, что это будет первый раз. Осторожно, чтобы, не дай бог, не нарушить девственности, я отымел его на полу. Медленно и печально. В последний раз…
…Ромка схватился за живот, увидев светлую челку, развевавшуюся по подбородку, как знамя Октябрьской революции. Несмотря на то, что в часть опять завалилась инспекция, мы свернули в лесок и уделили друг другу полчасика…
Я попал прямо на проверку строевой подготовки. На сей раз она была для меня единственным испытанием — от остальных извращений отмазал Мойдодыр. Я не успел похвалить его за заботу, как понял, что это всё из-за карт, которые я в свое время не дорисовал. Пришлось работать всю ночь, чтобы к утру взору толстых полковников предстали картинки с машинками в полном составе. Толстые полковники ничуть за эти полгода не изменились. Их очи по-прежнему светились отеческой заботой и откровенным дофенизмом. Из результатов проверки, которые я переписывал вечером, я узнал, что главным кандидатом на отпуск является Славик. Исправив несколько его четверок на пятерки, я ускорил процесс выборов Мистера Часть №… сезона осень '89.