Я поведал Шуту о том, как мы с волком охотились, чтобы убить время. Мир и исцеление оказались самой хитроумной дичью, которой постоянно удавалось от меня ускользнуть. Мы жили совсем просто, как хищники, у которых нет никаких обязательств, кроме как по отношению друг к другу. Полное уединение стало самым лучшим лекарством от боли, истязавшей мои тело и душу. Такие раны никогда до конца не заживают, но я научился жить со шрамами, как Баррич, смирившийся со временем со своей искалеченной ногой. Мы охотились на зайцев и оленей. Я принял тот факт, что умер во всех смыслах этого слова.
Зимние ветра обдували наше скромное убежище, и я наконец смирился с тем, что Молли больше мне не принадлежит. Те зимние дни пролетали быстро, казались особенно короткими мгновения зимнего солнца, сияющего на белом снегу, а потом наступали сумерки и затягивали полог ночи своими синими, холодными пальцами. Я научился справляться с болью, утешаясь тем, что мою дочь вырастит Баррич, как когда-то и меня самого.
Я много сил тратил на то, чтобы избавиться от мыслей о Молли. Боль от того, что я обманул ее доверие, стала самым ярким самоцветом в ожерелье мучительных воспоминаний. Я всегда мечтал освободиться от своих обязательств, но когда лишился связывавших меня пут, испытал пронзительный ужас и тоску. Зимние дни сменялись холодными ночами, а я лежал без сна и думал о тех, кого потерял. Тех, кто знал о том, что я жив, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Шут, королева Кетриккен, менестрель Старлинг и от них Чейд - четыре человека. Еще кое-кто меня видел - Хендс, главный конюший, и некто Таг Риверсон, но мы встречались с ними при таких обстоятельствах, что в их рассказы вряд ли кто-нибудь поверит.
Все остальные, включая тех, кто меня любил, считали, что я умер. И я не мог вернуться, чтобы они узнали, что это не так. Меня казнили за использование Уита. Я не мог рисковать и отдать себя в руки тех, кто ненавидит обладателей древней магии, чтобы они прикончили меня раз и навсегда. Но даже если с моего имени будет снято пятно, я не имел права возвращаться к Молли и Барричу, чтобы не разрушить наши жизни. Предположим, Молли смирится с моей магией и простит мне множество обманов, но ведь они с Барричем муж и жена. Отняв у Баррича Молли и моего ребенка, я его уничтожу. Смогу ли я построить свое счастье на его боли? А Молли?
- Я пытался утешаться тем, что они в безопасности и счастливы.
- Разве ты не мог при помощи Скилла убедиться в том, что это действительно так?
Комнату окутали тени, и Шут смотрел в огонь. Казалось, я рассказываю историю своей жизни самому себе.
- Я убеждал себя в том, что смирился с необходимостью оставить их в покое. Но на самом деле мне становилось худо от одной только мысли, что я могу стать свидетелем их счастья.
Я смотрел в огонь, рассказывая о тех днях, однако почувствовал, что Шут ко мне повернулся. Я не стал оглядываться, не хотел увидеть в его глазах жалость. Времена, когда я в ней нуждался, прошли.
- Я обрел мир, - сказал я ему. - Понемножку, медленно, но он снизошел на меня. Как-то раз утром мы с Ночным Волком возвращались с охоты, на которую отправились на рассвете. Нам повезло, мы поймали горного козла, которого зимний снег заставил спуститься вниз. Мы шли по крутому склону горы, выпотрошенная туша оказалась тяжелой, а пронзительный зимний ветер жалил лицо. Я увидел, как из трубы моего дома поднимается дымок, а за ним висит пар от горячих источников. На вершине последнего холма я остановился, чтобы передохнуть и немного размять затекшие мышцы.
Я помнил тот день так, словно это было вчера. Ночной Волк остановился около меня, а я спрятал подбородок, заросший густой бородой, в воротник плаща, смотрел вниз и думал о том, что теперь у нас есть много мяса, в нашем маленьком убежище тепло, зимнему холоду туда не пробраться и мы почти добрались до дома. Я устал и замерз, но был доволен. Закинув добычу на плечо, я сказал волку:
Мы почти дома.
Почти, - ответил он.
В нашей разделенной мысли я почувствовал смысл, которого не передадут никакие слова, сказанные человеком. Дом. Конечный пункт назначения. Место, которому мы принадлежим. Маленький, жалкий домик стал для меня всем. Я стоял и смотрел вниз и вдруг почувствовал, как внутри шевельнулось сомнение, напомнившее, что у меня есть обязательства.
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, чего не хватает. Прошла целая ночь, а я ни разу не вспомнил о Молли. Куда подевались моя тоска и ощущение потери? Что же я за человек, если забыл о боли и думал только об охоте? Самая настоящая пустышка - вот кто я такой. Я сознательно заставил себя подумать о людях и местах, которые когда-то считал своим ДОМОМ.
Когда я треплю зубами какую-нибудь дохлятину, чтобы вспомнить ее вкус, ты меня ругаешь.
Я повернулся к Ночному Волку, но он не смотрел мне в глаза. Он сидел на снегу, навострив уши в сторону нашего дома. Порыв холодного ветра взъерошил его густую шерсть, но до кожи не добрался.
Ты это о чем? - спросил я, хотя прекрасно понял, что он имел в виду.
Хватит нюхать старую тушу твоей прежней жизни, мой брат. Может быть, тебе и нравится все время страдать. Лично мне - нет. Уйти и оставить в покое кости не стыдно, Изменяющий. - Он наконец повернул голову и посмотрел на меня своими глубоко посаженными глазами. - И не слишком разумно постоянно себя мучить, день за днем. Ты ничего не должен этой боли. Поверь мне, ты не станешь хуже, если забудешь о ней.
Затем он встал, отряхнулся от снега и начал решительно спускаться по склону. Я медленно последовал за ним.
Наконец я взглянул на Шута. Он смотрел на меня, но в темноте я не смог понять выражения его глаз.
- Мне кажется, именно тогда я начал обретать мир. Впрочем, моей заслуги тут нет. Мне указал на него Ночной Волк. Может быть, другой человек понял бы все гораздо быстрее. Нужно оставить старую боль, постараться о ней забыть. Когда она зовет тебя - не отзывайся, не пускай ее назад.
- В том, чтобы оставить боль в прошлом, нет ничего постыдного. - Голос Шута мягко звучал в тускло освещенной комнате. - Иногда мир легче обрести, если не пытаться от него бежать. - Он слегка изменил положение в темноте. И тогда ты перестаешь лежать без сна по ночам, глядя в потолок и думая о ней.