Малко в купальном костюме с недоверием и опаской поглядывал на воду бассейна, у которой был цвет кофе.
– Туда входят с насморком, а выходят с холерой, – весело проговорил голос позади него.
Это была Элен. На ней красовалось черное бикини, поддерживаемое двумя серебристыми полосками. Тело у нее было крепкое, а кожа – матовая и гладкая.
Перед восхищенным взглядом Малко она расхохоталась.
– Здесь я всех шокирую своими костюмами. Тут собираются одни старые сплетницы, но, знаете, мне совершенно наплевать на них.
Глаза всех дам, сидящих под зонтами, окружающими бассейн, полностью подтверждали ее слова.
Спортивный сектор Сайгона оставался последним бастионом колониализма и медленно деградировал под влиянием членов новой вьетнамской знати. Кондиционированный воздух был изгнан, поцелуй в шею считался актом возмутительной аморальности, а новые правила запрещали купание без предварительного намыливания, что должно было свидетельствовать о чистоплотности членов этого клуба.
Элегантное авеню Шаселю-лоба превратилось в авеню Онгтап-ту, а спортивный сектор, плохо содержавшийся и все более облупливающийся, постепенно терял свой былой вид.
Но здесь были теннисные корты, бассейн и старинные салоны. И поэтому это было единственное место в Сайгоне, где белые могли собираться вместе. По воскресеньям они здесь играли в бридж и обедали, вспоминая то золотое время, когда улица Ту-до называлась еще улицей Катина...
Элен критически осмотрела Малко. Обзор, видимо, удовлетворил ее, потому что она проговорила:
– Вы более симпатичны, чем полковник Митчел.
Она смотрела на светлые волоски на его груди, небрежно играя своими браслетами.
– Спасибо, – сказал Малко. – А вы знаете, что с ним произошло?
– Да.
Было сразу видно, что это ее мало трогало, но она, очевидно, сразу догадалась, о чем мог подумать Малко, и потому сразу же сказала:
– Мой первый муж вместе с моим сыном были убиты вьетконговцами. Но муж умер не сразу. Ему пришлось промучиться пятьдесят семь дней. У него был рассечен череп. Я была около него все это время и перевязывала его... Полковнику Митчелу повезло, он умер быстро...
Уже тронутый состраданием, Малко внезапно понял, что перед ним находится совсем другая женщина... Кусок полированной стали, без слабости, без жалости – машина. Он вспомнил все, что ему говорил Цански. Это ведь Элен заставила своего мужа включиться в операцию «Санрайз». Ей осточертело унылое прозябание в городе без кондиционированного воздуха, отсутствие шикарного «мерседеса» и драгоценностей, невозможности поездок на каникулы в благословенную Европу... В течение последних трех лет генерал Тринк Ну был не у дел, на крючке после неудавшейся попытки свержения правительства. И Элен страшно злило, что некоторые девушки, которые когда-то вышли замуж за младших офицеров, теперь, став богатыми и высокопоставленными дамами, едва удостаивали ее поклоном.
– Мне бы хотелось знать, кто убил полковника Митчела?
– Это уж ваше дело.
Ее голос снова стал сухим. Но Малко не хотел менять тему разговора.
– Мистер Цански очень огорчен переменой в отношениях с вашим мужем, – сказал Малко, наклонившись к ней. – Вы не знаете, что произошло?
Она посмотрела ему в глаза. Ее купальник начинался так низко, что отчетливо выступала грудь. Малко почувствовал, что операция «Санрайз» начала отдаляться от него...
– Может быть, он сам вам скажет об этом, – ответила она. – Я не хочу вмешиваться в его дела. Я ведь всего лишь женщина...
Неожиданно она встала, подошла к краю бассейна и нырнула. Малко задумчиво смотрел ей вслед. Чего же она хочет? Она все же возобновила контакт, хотя ему казалось, что сделала это из личных побуждений.
Элен вышла из бассейна и растянулась рядом с ним. Они стали болтать об Азии. Малко рассказал несколько эпизодов из своей жизни. И чем больше он говорил, тем больше она как-то расслаблялась. Но ему не удалось больше вернуться к нужной для него теме разговора.
– Вы уже пробовали курить опиум? – неожиданно спросила она.
– Да.
– Тогда я приглашаю вас сегодня вечером. Только никому не говорите об этом. Запрещено!
«Как все в Сайгоне», – тут же подумал Малко. Огромное облако закрыло солнце. Элен встала и поправила свой купальник.
– Сейчас пойдет дождь. Давайте уедем отсюда.
Лежа на боку, с огромным жирным животом, свисающим над саронгом, завязанным на поясе, опираясь на локоть, генерал Ну алчно смотрел на бутылочку с опиумом, потрескивающим над лампой. Ему казалось, что он уже чувствует горьковатый вкус на языке, покой, нисходящий на его нервы и проникающий в глубину его мозга. Ни один звук не вырвался из его горла, но губы шептали только одно слово: быстрей, быстрей! – и обращено оно было к маленькой девочке, которая приготавливала трубку.
Так было всегда: после нескольких трубок его страх исчезал, комок, сжимающий желудок, растворялся, и он начинал чувствовать себя вне обычного мира.
Приступ ненависти к иностранцу, лежащему напротив него в маленькой спокойной комнатке, заставил задрожать его подбородок. Это из-за него и его друзей он совсем перестал спать, дрожал при малейшем постороннем шуме, не смел выйти из своей виллы. Когда он оставался один, то сразу же надевал тяжелый пуленепробиваемый жилет, сделанный из металлических пластинок и материи. Он почти ничего не ел. Он знал, что слуги за его спиной смеялись над ним. Ему было наплевать на это. Он думал только об одном: Кто из них предаст его? Кто из них положит мину около его кровати? Кто из них всадит ему в горло нож?
Вьетнамец резко поднес руку к горлу. Он больше не мог... Жизнь ничего не стоила. Он ненавидел американцев: ведь они рисковали только своими долларами.
Позади тела своего гостя он видел тело жены. Дрожь ненависти и желания пробежала по его жирному телу. Это из-за нее он бросился в эту авантюру, из-за ее амбиции. И еще потому, что не мог поступить иначе. Больше всего в жизни он хотел ее, хотел постоянно. Уже давно перестал стесняться слуг, хотя и знал, что они смеются над ним за закрытыми дверьми.
В тот день, когда американец предложил ему войти в это дело, Элен пришла к нему в кабинет, одетая в купальный костюм. Она села к нему на колени, но когда он захотел взять ее, освободилась от его рук, ударила по щеке, сбросила на землю, не дав ему даже возможности поцеловать себя.
– Если ты не согласишься на предложение американца, ты больше никогда не дотронешься до меня, – холодно сказала ему. – И если в конце года ты все еще будешь прозябать здесь, я брошу тебя. Индийский консул хочет жениться на мне. Он богат.
Генерал Ну знал, что это был ее давнишний любовник, она говорила правду. И в тот же день генерал дал свое согласие. Так он вошел в первый круг ада...
Коричневый шарик вспучился и превратился в большую каплю. Девочка умело бросила его в отверстие трубки, уплотнила при помощи иглы и протянула трубку генералу. Его губы сжались на наконечнике из слоновой кости, и он начал глубоко дышать короткими затяжками, закрыв глаза, и продолжал так втягивать в себя опиум, пока трубка не опустела.
Тогда генерал Ну перевернулся на спину, задержав последнюю затяжку в груди.
Девочка, которой было не больше двенадцати лет, положила трубку на серебряный поднос, туда же положила флакон с опиумом и иголки, встала, обошла тело Малко и присела между ним и Элен. Пламя лампы создавало на стене фантастические тени. Жирное и мягкое лицо генерала Ну приняло выражение экстаза.
– Теперь вы, – прошептала Элен Малко.
Она лежала на циновке, которая покрывала пол маленькой, голой комнатки без окон.
Ярко накрашенная, с блестящими глазами, с ярко-красным ртом, совершенно голая под саронгом, державшимся на ее груди, она напоминала спелый тропический плод. Опершись головой на маленькую подушку, она переживала удовольствие от своей первой трубки.