В некоторых местах киргизы огородили участки и устроили на этих полях орошение. На них они выращивали люцерну вперемешку с травой — первые начинания оседлой почвообработки кочевниками скотоводами. Они не выращивали пищевые культуры, а только огородили пастбища для своих животных. Эти поля привлекали внимание огромного количества бабочек, многие из которых были родственны нашим британским видам.
Однажды около Шорбулака мы проходили через мраморное ущелье, такое узкое, что груженые верблюды с усилием проходили через него, и так получалось, что их тюки с хлопком полировали стенки ущелья. За прошедшие столетия транспортные потоки великолепно отполировали мрамор.
Через пару дней после выхода из Кашгара у Блейкера развилось необычное заболевание. Это было довольно опасно, так как у нас не было врача, и у нас были только простейшие лекарства. Местные жители сделали очень удобную подстилку, закрепленную гуськом на двух пони. Мы несли его так два дня, потом остановились на день отдохнуть и послали гонца в Иркештам, в ближайший телеграфный пункт, чтобы телеграфировать в Кашгар врачу.
В Улугчате мы миновали форт с китайским гарнизоном силой около двухсот солдат. Офицер, командовавший там, был освобожден от должности и получил приказ вернуться в Кашгар, но так как он был родственником ужасного Ти Тая, он отказался уезжать, и его неудачливый правопреемник жил в соседней деревне и ничего не мог с этим поделать.
Иркештам, находящийся на высоте до 10000 футов[15] над уровнем моря, являлся пограничным пунктом на границе России и Китая. Мы прибыли в него 31 июля и были приняты русским таможенным офицером.
У нас состоялась вишневая вечеринка с танцами под кларнет военного кадета и игрой в карты, в обычную Девятку. Русские устроились там с большим комфортом. Около пограничного поста были посажены розы, ивы и сосны. Русские таможенники, конечно, не испытывали никакой симпатии к большевикам и жили в состоянии большой неуверенности, занимаясь оценкой приготовленных к отправке тюков хлопка. Они показали мне шкуру недавно убитого ими медведя и сказали, что охотятся также на баранов и горных козлов, обитающих на соседних холмах. Русским не надо было даже уходить далеко, чтобы поохотиться. Я подумал, что многие британские младшие офицеры были бы в восхищении от этого изолированного, но такого охотничьего места.
Самым высоким перевалом на нашем пути был Терек Даван высотой около 13000 футов.[16] Мы перешли через него 3 августа, и хотя это было самое жаркое время года, перед перевалом на земле были заморозки, а после него во впадинах лежали пятна снега. Среди них валялись бесчисленные кости животных и даже людей, которые расстались со своими жизнями на этих опасных скалах. Там я собрал коллекцию множества бабочек, включая нескольких редких Parnassiuse и Coleas и других.
В Сафи-Кургане мы миновали расположение русских войск — это были части 2-го Сибирского полка, откомандированного из Хорогского поста — одного из гарнизонов Памира. Пост был затронут процессом, происходящим во всей Красной армии, и новые подразделения состояли в основном из чешских и австрийских военнопленных. Только два отряда были русскими.
Около Лангара мы проехали мимо фермы, на которой, как можно было видеть в тот момент, должно быть, продолжались процессы русской колонизации этой области. Вслед за этими признаками европейской цивилизации появилась дорога для гужевого транспорта и телеграфная линия, а на следующий день около Гульчи нам встретились еще русские фермы и несколько пустых бараков. Здесь к нам еще присоединился Дукович — глава русского банка в Кашгаре, который собирался в Ташкент по делам. Однако его помощник армянин написал в Ташкент, что он не поддерживает советский режим, и бедняга был арестован по прибытию в Ташкент. Таким образом, он из первых рук получил сведения о тонкостях работы советской тюрьмы, прежде чем он снова смог увидеть Кашгар.
7 августа мы прибыли в Ош после очень напряженного перехода и сделали привал, чтобы привести себя в порядок после нашего путешествия. Нас обгоняли совершенно фантастические слухи относительно целей поездки нашей группы. Мы были авангардом сил в двенадцать тысяч солдат, посланных из Индии для захвата Ферганы и Туркестана; все наши слуги были замаскировавшимися сипаями.[17] К нашему счастью мистер Стефанович объяснил суть дела местным властям, и после составления списка (большевики, должен я сказать, были настоящими бюрократами, любящими всякого рода списки) наших людей, лошадей и багажа нам разрешили двигаться дальше. Девятого числа мы проехали на тарантасах сорок шесть верст (тридцать с половиной миль) до Андижана, заплатив по 150 рублей за каждый тарантас. В Андижане мы остановились в гостинице, не имеющей душа. Место было очень жаркое, и не было никакой возможности освежиться. Город был полон освободившихся австрийских военнопленных. Оркестры из военнопленных играли в чайханах и ресторанах, и весь обслуживающий персонал нашей гостиницы был австрийским. Австро-венгерская военная форма, которую я потом и сам носил так долго, мелькала повсюду. Мы провели здесь три дня, прежде чем получили разрешение двигаться дальше. У нас состоялся первый наш разговор с комиссарами — колоритными личностями в гимнастерках и сапогах, с револьвером, нарочито надетым на поясном ремне или лежащим на рабочем столе. Они степенно ходили по улицам с важным видом с портфелями, зажатыми под рукой. Очевидно, они пытались произвести впечатление на нас, однако у них это плохо получалось. Мы посмотрели пьесу Мазепа в театре на открытом воздухе и сходили в кино. Первые европейские магазины, увиденные нами впервые после нашего отъезда из Индии, были привлекательными, но не думаю, что где-нибудь еще были такие.