Снег
Когда деревья были большими, все обиды окончательными и бесповоротными, радости – безмерными, это было детство. Тогда любое событие воспринималось как жизнеопределяющее, а такое неординарное как первый снег – тем более. Кто-то из взрослых с гиканьем влетал в комнату, будил нас – «белые мухи прилетели». Мы с сестрой, босые, но уже полностью проснувшиеся бежали на балкон – смотреть на белых мух. А они были такие… необыкновенные в общем. И вот, после наспех проглоченного завтрака, сбегам вниз, во двор, ловить мух. Подставляем варежки и ждем – когда приземлится снежинка. Рассматриваем, ждем когда растает, следующая. Не надоедало часами. Самые смелые ловили «мух» не варежками, а ртом, языком. Сосульки мы открыли для себя намного позже.
«Снег…» , –мечтательно произнесла Нака, как будто пробуя это слово на вкус. На Ластике снега не было, как и дождя. В воздухе всегда стояла буроватая пыльная взвесь. Все остальное в дневнике такой близкой и такой далекой Е.П. тоже было для Наки в диковинку. Безусловно, на юнитах по эволюции они обсуждали прошлое человечества на Земле, но предметом контрольных и проверочных работ были отнюдь не человеческие отношения, не ощущение свежести и чистоты после дождя, не празднование Нового года. Такого праздника на Ластхопе вообще не существовало. Нака ощутила внутри себя какую-то бездонную пустоту. Чтобы не заплакать, она часто-часто заморгала и продолжила чтение.
Ателье
Желтеющая память. Сегодня мы часто даже не распечатываем фотографий, а раньше поход к фотографу становился событием экстраординарным. Детей наряжали, женщины накладывали букли, мужчины гладко брились. Возможно, я идеализирую, но мне кажется у тех фотографий из прошлого есть душа. Может «виноват» огонек в глазах людей, может лучистый взгляд или искренние улыбки. Неизменные меховые подстилки с младенцами, красавицы-девушки в пол-оборота сидящие, мамина рука, придерживающая любимое чадо из кадра. Или только меня, капризулю, так держала мама? Яркая вспышка, незнакомый усач, болезненная процедура расчесывания непослушных кудряшек – сущим наказанием я считала эти поездки в фотоателье.
Мандарины
Что символизирует Новый год? Для меня – это мандарины в фольге, музыкальная шкатулка и ящик со старыми игрушками, с трудом спущенный с антресолей. Да! И Еще разрисованные воздушные шарики. Обо всем по порядку. В Деда Мороза я верила свято и беззаветно и потому сочувствовала ему безмерно – столько детишек за ночь оббежать. Караулила, почем зря – утром меня на столе ждали завернутые в фольгу мандарины. Мы с мамой их очищали, только так, чтобы не повредить шкурку и вырезали из нее человечков. А еще мне под Новый год было позволено заводить музыкальную шкатулку. Однажды я умудрилась заглянуть внутрь и потрогать шершавые валики. Запах мандаринов, механическая музыка – вот символы моего личного Новогоднего праздника.
Город
Мой город пропах гарью от керосиновой лампы – свет включают по расписанию и ненадолго. В парке негде присесть – скамейки из дерева, а значит они идут на растопку. Но нас, маленьких, такие мелочи не смущают. Мы считаем за приключение очередь за хлебом или поход за водой через железнодорожные пути, к рыжей от ржавчине канистре. Нам удивительно и радостно собирать чистый снег во дворе многоэтажного дома, чтобы сначала он стал прозрачным в кастрюле, а затем и вовсе превратился в воду. Чудеса! Иногда нам улыбается удача – мама узнает от знакомых, что в пекарне по соседству с двух часов будут продавать хлеб. Это головокружительный запах, такой немного влажный, пышный, горячий, хочется зарыться в него лицом, как в подушку. Хлеб наш, один, но это такая большая радость. Нет, мы не голодали, мы, дети не голодали. И даже привередничали в еде. Нам было можно. Но вся жизнь взрослых была выстроена вокруг нашего питания. «Достать» – слово, у которого есть оттенок одержанной победы и привкус стыда: если ты достал, значит кому-то не досталось. Дедушка до того как отправиться на службу, ходил за хлебом. Точнее сказать, стоял за хлебом. Он стоял с четырех утра до восьми. В восемь его подменяла мама. Когда мы с сестрой просыпались, завтрак уже был готов, с хлебом или без. Мороженое было, без дефицита. Его разносили по дворам сгорбленные жилистые мужчины. Заслышав условный сигнал, мы бросались по домам, просить деньги. Бабушка давала. Зажав монеты в кулаке, мы бежали вниз, перепрыгивая через две ступеньки, пока продавец не ушел в другой двор предлагать свой товар. Еще по дворам бродили старьевщики. Макулатуру и старую рухлядь они обменивали на приторное лакомство – комок сладкой кукурузы. В городе моего детства люди умели дружить. Соседки с энтузиазмом обучали друг друга кройке, шитью, вязанию, искусству выпечки роскошных тортов из ничего. Мама как прилежная ученица все записывала, внимала с благодарностью, вела тетради «Рецепты», «Вязание», «Торты». Только шитье не любила. И особенно ремонт старой одежды, штопку. Но иногда приходилось. Каждый день был для нас захватывающим приключением. Пока днем не было электричества, мы пропадали во дворе. Играли, дрались, мирились, снова играли. Коварно мстили друг другу за страшные детские обиды, о которых не вспоминали уже на следующий день. Ощущение дома распространялось не только на двухкомнатную квартиру, но и весь подъезд, на двор, район вокруг, город. Мы были как дома везде, под присмотром взрослых или без него чувствовали себя в безопасности. И не понимали, о чем волнуется мама, прислушиваясь по вечерам к отрывистым хлопкам где-то вдалеке. Вечером, когда отпущенный нам час электроэнергии, стремительно пролетал, мы играли в лото. «Кричать» числа почти всегда доставалось мне – бабушка при свете керосиновой лампы не могла их разобрать, а мама так уставала за день, что кажется тихо дремала над своими карточками. Я делала маме замечания, подсказывала, какие цифры можно закрывать. Мне не приходило в голову, что моя мама – сама еще девчонка, ей не было и тридцати в это время. Весь день ее был занят нами и бытом. Именно в такой последовательности. Достать воды, достать мыла, постирать, высушить, дождаться когда включат энергию, погладить. Достать продукты, приготовить обед, объяснить детям, почему они должны есть то, что им невкусно, накормить, убраться в квартире, позаниматься с нами – школа скоро. В моем городе старикам всегда уступали место в транспорте, и все лучшее действительно отдавали детям. Если было что отдавать. Когда не было – отдавали, что было. Однажды дедушка принес домой разноцветные мячи. Мы радовались новой игрушке и играли ими весь день, несмотря на небольшой недостаток. Мячи, сделанные из твердого пластика, упорно отказывались подпрыгивать и отскакивать от пола. Так и бухались вниз с сухим треском. Бракованную партию распродали подешевле. Куда отправлялись с производства хорошо прыгающие мячи неизвестно, в «Детском мире» их не было. При таком обилии «не было» у нас было что-то очень важное. Сознание того, что нас любят. Нас не растили, а пестовали, да, наказывали, воспитывали, но с такой любовью всеобъемлющей и заботой, и уважением, и самопожертвованием, что у нас не было ни одного шанса заподозрить нужду и горе. Город моего детства – это город безграничного счастья, босиком по траве, и царапая асфальт полозьями санок в теплом феврале.