Никого нет.
Тихо.
Я знаю, что надо встать. Найти еды. Найти воды. Это нужно для выживания.
Я не встаю.
Слишком хорошо - без пола, без возраста, без имени, без номера, без движения. Без обязанности ходить, говорить, реагировать. Быть кем-то.
За стеной раздаются приглушенные голоса. Сверху кто-то ходит. По потолку ползут полосы света. Они гаснут. Ночью по шоссе проносятся редкие машины. Отблеск фар на миг освещает комнату и пропадает. Постепенно светлеет.
Я слышу звук открываемой двери. Скрипят колеса тележки. Постукивают каблучки - горничная. Парси забыл табличку "не беспокоить". Плохо.
Вместо того чтобы, обнаружив в комнате спящего постояльца, ойкнуть, извиниться и потихоньку выйти, женщина закатывает тележку внутрь и щелкает замком. Изнутри.
Еще хуже.
В поле зрения вплывает форменный передник и белая кружевная наколка на пергидрольных кудрях. Холодные пальцы оттягивают веко, прижимают вену. Передник и наколка исчезают.
- Здесь, - говорит женщина невидимому собеседнику. - В отключке. Зрачки не реагируют. Пульс тридцать девять. - Она делает паузу, выслушивая ответ. - В руках? Нет, ничего нет. Ясно. Жду. Конец связи.
Скрипит кресло, щелкает затвор, звякает металл о стекло. Раздается чуть слышный шелест.
"Горничная" раскладывает пасьянс. Судя по звуку - "могилу Наполеона". У нее не сходится. Два раза. Она досадливо вздыхает и смешивает карты.
Солнечный луч ползет по потолку. Муха жужжит и бьется о стекло.
Шаги в коридоре. Ритмичный стук. Скрип двери. Шаги по ковру.
Щелкают наручники.
Гудвин рывком садится в постели.
Над ним, скрестив руки на груди, стоит Шеф.
- Проснись и пой, Гудини, - говорит он.
Гудвин выворачивает пальцы так, что кулак становится уже запястья, стряхивает наручники, сует их под подушку и начинает вертеть головой, рассматривая обстановку. Замечает "горничную" и ухмыляется ей во всю пасть. "Горничная" отвечает ему холодным взглядом. В руке у нее "беретта", в глазах прицельная сетка - "куда бить, чтобы не попортить".
Гудвин подхватывает простыню узлом на поясе, шлепает в ванную и присасывается там к крану.
Шеф подпирает плечом стену.
- Что у вас тут случилось?
Гудвин фыркает и плещется, как морж. Ему не до этого. Наконец, он показывается обратно.
- Что случилось, что случилось... - невнятно отвечает он сквозь полотенце. - Девица перстенек сперла. Я бы и сам на ее месте спер, нечего целое состояние на виду таскать.
Он выуживает из-под кровати штиблеты Парси и начнает их разглядывать, будто впервые видит. Собственно, это так и есть.
- А че, делишки-то ничего идут! - заключает он. - Обувка модненькая...
Шеф закатывает глаза.
- Одевайся, - говорит он. - Работа есть.
- Работа? Работа - это хорошо... - рассеянно отвечает Гудвин, сражаясь с парсиными запонками. - Только пожрать дайте сначала, а то брюхо подвело уже.
В подтверждение из его желудка раздается громкое бурчание.
В гостиничном ресторане Гудвин наворачивает яичницу с беконом. Шеф сидит напротив над нетронутой чашечкой эспрессо.
- Раньше такого не случалось, - говорит Шеф, на каждом слове постукивая черенком кофейной ложечки по столу. У меня складывается впечатление, что он с удовольствием бы съездил ей Гудвину по лбу.
- И на старуху бывает проруха, - с набитым ртом отвечает Гудвин.
- После Лондона ты стал нестабилен, - говорит Шеф. - Вы все стали нестабильны.
Гудвин шумно отхлебывает апельсиновый сок.
- Шеф, ну ты нашел, кого спросить! Со стабильностью - это к Артуру. Он у нас самый правильный.
- Это Артур ездил в Лондон, - говорит Шеф и сверлит Гудвина глазками-буравчиками.
- Ничего себе! - поражается Гудвин. - Вы его там что, в музей не пустили, что он в разнос пошел? - и гогочет.
- А что, не помнишь? - осторожно спрашивает Шеф.
Гудвин мотает головой:
- Не-а. Всегда этого зануду терпеть не мог. Следить еще за ним...
Артур встретил в Лондоне "зеркало". Женщину, такую же, как я.
Было наивно думать, что я один такой.
В принципе, закончилось все плюс-минус хорошо.
"Зеркало" прибрало Ми-5.
Артур ушел в глубину и не хочет показываться на поверхность, а я его не вызываю.
Всеми остальными я могу делать вид, что не помню того, что случилось.
Артуром не могу.
Гудвин доедает завтрак. Шеф разглядывает его со смутным отвращением. Со стороны все прекрасно укладывается в сцену "добрый дядюшка вытягивает непутевого племянника из загула". На прощание Шеф останавливается переброситься с управляющим парой слов о моральном облике молодежи и "подрастет-перебесится". Гудвин изо всех сил делает покаянную физиономию. Наконец, они разворачиваются, чтобы уйти - и тут из кармана "дядюшки" выпадает серебряная кофейная ложечка и со звоном ударяется о мрамор. Управляющий опешивает. Гудвин начинает давиться хохотом. "Дядюшка" очень натурально багровеет шеей, издает невнятный рык, хватает "племянника" за шкирку и запихивает в машину. Гудвин рушится на сиденье и продолжает хохотать уже в голос.