Макнили остановился на площадке рядом с вертолетом. «А что, если…» – подумал он и машинально оглядел окрестности в поисках стрелка с длинной снайперской винтовкой, оснащенной оптическим прицелом, который спрятался где-нибудь в одной из этих зеленых рощиц… Убийство всегда было довольно легким делом. Если человек действительно хочет вас убить, есть только один способ его остановить – убить его первым. Если же вы не знаете, кто он такой, и даже не знаете, существует ли он вообще, тогда у вас просто нет шансов.
Мрачные фантазии. Само это место наводило на такие мысли: мавзолейная атмосфера огромной пустой гостиницы, желтовато-серое небо с едва пробивавшимся солнцем, сухой холодный ветер, отчужденное молчание гор.
Потом он спрашивал себя, не было ли это чем-то вроде предчувствия, легкого приступа ясновидения или прилива повышенной чувствительности в предверии дурного дня. Но он никогда не верил таким вещам; да и снайпера нигде не оказалось.
Он подошел к двери, ежась от прохлады и подумывая о часе или двух работы в своей комнате. Однако одиночество не вдохновляло его на труд – он предпочитал работать среди шума и суеты. Пустынные залы наводили на него тоску и выталкивали за дверь; и в конце концов он решил, что ему лучше вообще не возвращаться в гостиницу.
Вместо этого он решил немного поболтать с пилотами. Это были морские офицеры, оба легкие в общении и приятные на вид, за это качество их выбрали в не меньшей степени, чем за летное мастерство. Сам Макнили с девятилетнего возраста увлекался сборкой моделей аэропланов и до сих пор вспоминал об этом с удовольствием.
– …Несущий винт в сорок пять футов. Мощность? Легко идет на ста тридцати. Сегодня днем, как нечего делать, долетели до Мадрида за тридцать пять минут, при сорокапятиминутном запасе топлива.
– Насколько я знаю, обычно на такие вещи ставят «13-Джэй».
– Обычно да. Но там масштаб помельче, им никогда не достать такого потолка, как наша птичка.
В голосе Андерсона звучала гордость.
Вертолет был «Ирокез» модели HU-1J, специально доработанный как VIP-машина, способная с комфортом принять на борт шесть пассажиров. Он был выкрашен в цвета военно-морского флота США и имел опознавательные знаки Шестого флота. Макнили удавалось успешно игнорировать уколы совести, призывающей его к работе, пока он не провел почти час, беседуя с Андерсоном и Кордом о вертолетных атаках и сравнительных достоинствах машин.
Оба пилота были ветеранами Вьетнама и имели несколько боевых наград, которые носили на своих потертых кожаных куртках. Они говорили «ложить» вместо «класть» и «чего» вместо «что» и через слово сыпали техническими жаргонизмами, сильно затруднявшими разговор для непосвященных. По взглядам и складу ума их можно было отнести к тем людям, которых Макнили обычно презирал, – что называется, средним американцам, – но при этом они были отличными парнями, и Макнили не собирался портить удовольствие от человеческого общения в угоду своим философским принципам.
Чувство вины в конце концов принудило его отправиться в номер к своим бумагам. Он оставил пилотов на площадке, где они пили из термосов горячий кофе.
Он внес последние поправки, отшлифовав речь Фэрли, которую тот должен был произнести сегодня днем; потом принял душ, переоделся в серый костюм от «Данхилл» и спустился в бельэтаж к Фэрли.
Фэрли разговаривал по телефону с Джанет; он жестом предложил Макнили сесть.
Когда Фэрли положил трубку, Макнили сказал:
– Бог мой, это ужасно.
– Что?
– Все это щебетание и воркование в вашем возрасте.
Фэрли усмехнулся. Он сидел в кресле возле телефона в полосатом халате; потом он начал подниматься, и казалось, что пройдет очень много времени, прежде чем эта длинная многоступенчатая фигура сумеет выпрямить себя сустав за суставом.
Пока он переодевался, они разговаривали – о Пересе-Бласко, о Брюстере, о взрывах в Капитолии, об авиационных базах в Торрехоне и морских базах в Роте.
Перес-Бласко был одновременно Мессией и Иудой, обожаемым спасителем и ненавистным деспотом, свободолюбивым гением и тупым тираном, неподкупным защитником и корыстным гангстером, гнусным коммунистом и мерзким фашистом. Он мог поднять уровень жизни нации, а мог, наоборот, опустошить казну, потратив все деньги на яхты и дворцы и на увеличение личного счета в швейцарском банке.
– Мы просто ничего не знаем, вот и все. Его поведение невозможно предугадать. Жаль, что он так мало был в политике.
– То же самое он мог бы сказать и о вас.
Фэрли рассмеялся.
Макнили подождал, пока он завяжет галстук, и протянул ему приготовленную речь:
– Ничего особенного. Обычные вариации на тему дружбы и сотрудничества.
– Это нам и нужно.
Фэрли внимательно прочитал документ, запоминая его абзац за абзацем, чтобы потом не приходилось говорить, не отрывая глаз от текста. Он предпочитал смотреть на аудиторию. Хотя в данном случае это было не так уж важно: речь была короткой и на английском языке, так что больше половины зала вряд ли поймет хотя бы одно слово из десяти.
– Иногда мне приходит в голову, – заметил Макнили, – а нужны ли нам вообще эти чертовы базы. Они как занозы на земле, как гноящиеся раны.
– У каждого на совести есть какое-нибудь пятно. Это расплата за идею глобального владычества. Мы все предпочли бы вернуться к патриархальным временам и сбросить со своих плеч груз этой ответственности.
– Но может быть, на самом деле никто и не накладывал на нас эту ответственность?
Фэрли покачал головой:
– Я тоже так думал одно время, но потом понял, что на таком коне далеко не уедешь. В конце концов это приведет к эмоциональному изоляционизму. Мы были бы рады демилитаризировать свою страну, если бы наша военная мощь не служила своего рода балансом в мире, допускаю, что весьма несовершенным, но, по крайней мере, позволяющим нам вести с китайцами и русскими более или менее успешные переговоры. Мы являемся стабилизирующим фактором, мы даем чувствовать свою силу, и мне представляется, что в целом это позволяет скорее избегать конфликтов, нежели их провоцировать.
Макнили в ответ невнятно хмыкнул, чтобы продемонстрировать, что он слушает Фэрли и следит за ходом его мысли.
– Мне кажется, что загнивает не сама власть. Все дело в ее непоследовательном использовании. Невозможно эффективно вести международные дела, не имея каких-то общих философских принципов, – иначе ваши действия будут непредсказуемыми, а противной стороне придется все время играть мускулами.
Раздался стук в дверь: это был Рифкинд.
– Что-нибудь случилось, Майер?
– Небольшая проблема, сэр. Похоже, у нас сломался вертолет.
Макнили привстал:
– А что с ним?
– Корд объяснял мне, сэр, но я мало что понял.
Макнили быстро накинул пальто и выскочил на площадку.
Корд и Андерсон залезли на фюзеляж и копались в двигателе. Они все были выпачканы в масле.
– Что случилось?
Голос Макнили звучал жестко – время поджимало.
– Еще этого тут не хватало, – пробормотал себе под нос Андерсон. Потом он оглянулся через плечо и узнал Макнили. – Мы начали ее прогревать и собирались наполнить баки, и тут она ни с того ни с сего начала чудить. Господи, какой шум. Вы слышите?
Макнили стоял со стороны хвоста и ничего не слышал. Он спросил:
– На что это похоже?
– Пока не ясно. Давление в порядке, но такое впечатление, что масло совсем не поступает. Тут все прямо скрежещет, как будто песок попал.
– Вы не можете установить причину?
– Нет, сэр.
– Когда здесь может быть другая машина?
Шестой флот находился недалеко от Барселоны, больше сотни миль отсюда. Андерсон прикинул:
– Думаю, примерно через час.
– Пусть высылают.
Макнили вернулся в номер и рассказал обо всем Фэрли. Рифкинд, стоявший рядом, прибавил:
– Разумеется, есть вероятность диверсии, но пока мы даже не знаем, почему сломался вертолет.