Президент сказал:
– Вы кабинетный работник, Билл, и не связаны ни с армией, ни с разведкой.
– Но у меня нет квалификации.
– У вас есть мозги, – изрек президент и воткнул сигару в рот.
– Это не очень хорошая идея, – возразил Саттертуэйт. – Если что-нибудь пойдет не так, мы все погорим, потому что у нас нет профессионала.
– Секрет хорошей администрации, – заметил президент, – в том, чтобы выбирать правильных людей. Вы можете взять себе в помощники любого профессионала, какого только пожелаете.
Хойт прибавил:
– У вас уже есть коммуникационная база в виде Совета безопасности. Мы распорядимся, чтобы все отчеты отправлялись туда. Я помогу вам держать связь с другими ведомствами. Вы получите всю необходимую поддержку.
– Давайте больше не будем это обсуждать, – сказал президент, – у нас очень мало времени.
– Слушаю, господин президент.
– Вот и отлично. Когда позвонит Макнили, я хочу, чтобы вы тоже его послушали. Он очень важен в этом деле. А пока Хойт расскажет вам подробности.
Брюстер раздавил сигару в стеклянной пепельнице, крутанул кресло, повернувшись к ним плечом, и заговорил по телефону.
Хойт обошел вокруг президентского флага и занял место перед Саттертуэйтом. Он говорил короткими фразами и рассказывал очень толково; Саттертуэйт быстро составил полную картину того, что произошло на Пердидо.
Операция была тщательно спланирована и организована настоящими профессионалами. Какой-то человек в гостинице открыл двигатель и подсыпал в машинную смазку мелко истолченное стекло. Тот же человек, судя по всему, выбрал время, когда пилот Андерсон оказался один, и убил его.
Диверсия была осуществлена незадолго до похищения, вероятно, в те минуты, когда все внимание было привлечено к приезду испанского министра. Момент был выбран с таким расчетом, чтобы у Фэрли уже не оставалось времени поехать в Мадрид на машине. Поэтому команде Фэрли пришлось обратиться за помощью к Шестому флоту, и преступники перехватили это сообщение; их вертолет появился на десять минут раньше вертолета Шестого флота, и, поскольку Андерсон отсутствовал, за штурвал сел человек похитителей. Все было спланировано до мельчайших деталей. Они оставили только одну зацепку.
– Пилотом ложного вертолета был черный, и он был либо настоящим американцем, либо чертовски ловкой под него подделкой.
– Ладно, хотя бы есть, с чего начать.
– Мы уже работаем с Шестым флотом. ФБР и другие службы проверяют по своим данным всех чернокожих вертолетчиков.
Президент закончил телефонный разговор:
– Теперь вы знаете столько же, сколько и мы. Есть какие-нибудь идеи?
– Пока только одна. Мне нужны самые лучшие люди.
– Конечно.
Саттертуэйт повернулся к Хойту:
– Для начала я хочу заполучить вашего Лайма.
– Я посмотрю, что можно сделать.
– Не просите его. Просто прикажите.
Хойт кивнул.
– В таком случае мне пора приниматься за дела. Господин президент?
Брюстер отпустил его взмахом руки.
Когда дверь за Хойтом закрылась, президент сказал:
– Придется пожертвовать его головой. Думаю, он об этом догадывается.
– Он не дурак.
За последние десять дней Секретная служба совершила два серьезных промаха, и кто-то должен был за это ответить. Хойту предстояло стать козлом отпущения и принять на себя удар. Он прекрасно это понимал, но за то время, пока находился в этой комнате, ничем не выдал своих чувств.
Президент сказал:
– Мы должны получить Фэрли обратно. Меня не волнует, чего это будет стоить нашим добрым соседям за океаном. Мы должны его получить, даже если для этого потребуется десант морской пехоты.
Он закурил новую сигару.
– В стране начнется жуткий раскол, Билл.
– Сэр?
– Все поделятся на либералов и ура-патриотов.
– Думаю, вы правы. Но сейчас у нас нет времени, чтобы обсуждать теоретические возможности защиты высокопоставленных лиц без ограничения их общественной деятельности.
– В любом случае, первым делом надо позаботиться о Фэрли. Я хочу, чтобы вы крепко за них взялись, Билл, и чтобы все агентства и службы в Вашингтоне вовсю работали над этим делом. Я хочу, чтобы все забыли про свои размолвки и претензии; я хочу полного и безусловного сотрудничества…
Зазвонил телефон.
– На линии. Да, Маргарет? Отлично. Как раз вовремя. Соединяйте. – Президент взглянул на Саттертуэйта. – Это Макнили. Возьмите вторую трубку.
17.50, континентальное европейское время.
Фэрли находился в какой-то машине. Он чувствовал толчки и вибрацию мотора; слабо пахло отработанным бензином.
Один раз он уже приходил в себя. Это было в плохо освещенной комнате; кто-то воткнул ему в руку иглу, и он снова потерял сознание.
Теперь он вспомнил все – вертолет, выстрелы, вспышку газового пистолета.
Голова была деревянной от снотворного. Он мигнул: глаза были открыты, но ничего не видели. Появилось ощущение cлепоты и паника; он попытался шевельнуть руками, но они были связаны или скованы наручниками; он попытался встать и наткнулся лбом на какую-то мягкую преграду. Машина стала делать поворот, и его опрокинуло набок; он снова ткнулся лбом обо что-то мягкое, а потом, когда дорога выпрямилась, опять опрокинулся на спину.
Он попытался крикнуть, но сквозь торчавший во рту кляп раздалось только глухое мычание.
Снова нахлынула паника: он начал биться в темноте, но все его тело было туго связано, и он начал терять сознание, задыхаясь от кляпа. Сообразив, что происходит, он перестал дергаться и постарался расслабить мускулы, сосредоточившись на дыхании. Кляп во рту щекотал основание языка; Фэрли почувствовал тошноту и желание кашлянуть, но не мог набрать воздуха для кашля, потому что кляп душил его; он с трудом заставил себя дышать часто и неглубоко, это был единственный способ не задохнуться. В темноте его глаза округлились и были широко раскрыты.
Мотор заревел громче. Его толкнуло вперед; он почувствовал, что они поднимаются куда-то вверх, описывая плавную кривую. Возможно, он лежал в багажнике машины; впрочем, нет, он мог вытянуться во весь рост, таких больших багажников в машинах не бывает. Может быть, он лежит на дне универсала? Или в кузове грузовика?
Свободного места вокруг него почти не было, оно практически совпадало с объемом его тела. Он чувствовал его границы лбом, локтями, кончиками ног. Внутри емкость была выложена толстым слоем какого-то мягкого материала. Обитая войлоком палата в психбольнице, подумал он: я так и думал, что все этим закончится. Рассмеяться он не мог, но эта мысль помогла ему немного успокоиться.
Они обили внутренность его узилища чем-то мягким, чтобы он не мог колотить в него локтями и ногами. Таким способом они лишили его возможности дать знать о себе тем, кто находился снаружи. Профессиональная работа, подумал он.
Теперь он начал задавать себе все вопросы, которые обычно приходят в голову людям, очнувшимся в неизвестном месте.
Где я нахожусь? Какое сейчас время дня? Какое число?
Это был наземный транспорт. Не самолет, не лодка; характер движения говорил о колесах, чувствовалось, что они едут по плохой дороге и с небольшой скоростью.
Как долго его везут? Он не представлял себе, в какой стране сейчас находится, даже на каком континенте.
Мысль о времени – и, вероятно, достаточно большом его отрезке – вызвала у него острое чувство голода и жажды.
Конечно, его будут искать. Весь мир бросится на его поиски. Он думал об этом довольно отрешенно.
Вокруг него стояла абсолютная тьма. Он был замкнут со всех сторон. Его снова кольнул страх – отсутствие света могло означать герметичность изоляции, а теснота вызывала ощущение удушья; насколько ему еще хватит воздуха? Он дышал осторожно, хотя воздух не казался ему затхлым и чрезмерно спертым, чувствовался только слабый запах выхлопных газов.