– Я очень в этом сомневаюсь. Можно подумать, что вы хотите завоевать себе как можно больше врагов, а не друзей. – Фэрли вытер губы тыльной стороной руки. – Можно мне чего-нибудь поесть?
– Разумеется. Покормите его.
Фэрли услышал в темноте женские шаги.
– Мы все еще в Испании?
– Это имеет какое-то значение?
– Наверно, нет.
Между Фэрли и лампой внезапно появилась фигура Абдула. Он положил какой-то предмет на верстак рядом с рукой Селима. Это был небольшой кассетный магнитофон.
Селим к нему не притронулся. Фэрли посмотрел на вставленную в магнитофон кассету. Она не крутилась. Аппарат не был включен.
Селим сказал:
– Продолжим разговор.
– Что вам от меня нужно?
– Немного добровольного сотрудничества. Оно вам ничего не будет стоить.
– О чем конкретно идет речь?
– Не надо волноваться. Как вы думаете, чего мы от вас хотим?
Девушка – судя по ее рукам и глазам, это была девушка или молодая женщина – принесла ему еду, разложенную на большом лоскуте ткани. Черствая булка, разрезанная на две части, и ломтики холодной ветчины.
Селим вдруг протянул руки к Фэрли. Тот резко откинулся назад; Селим, ничего не сказав и лишь издав горлом какой-то звук, снова наклонился вперед и начал развязывать проволоку вокруг его запястий.
Когда руки стали свободны, Фэрли с силой растер затекшие запястья.
– Это все ваши люди? Все, кто у вас есть?
– Мы повсюду, Фэрли. Объединенные народы всего мира.
– Допускаю, что для вас и для ваших друзей-революционеров эти слова что-нибудь значат. Но для меня они звучат, как пустая тарабарщина. Впрочем, вряд ли вы притащили меня сюда только для того, чтобы вести нелепые дискуссии.
– Возможно, именно для этого.
– Чепуха.
– Вы отказываетесь нас слушать, пока мы вас к этому не принуждаем.
– Неправда, я говорю со всеми и выслушиваю всех. Но это не значит, что я обязан соглашаться с каждым, кого слушаю.
У хлеба и ветчины не было ни запаха, ни вкуса; он ел чисто механически. Селим спросил:
– Как долго мы с вами разговариваем?
– А что?
– Не задавайте мне вопросов. Просто отвечайте.
– Минуть пять, наверно. Или десять. Не знаю.
– Думаю, вы уже успели восстановить свой голос. По-моему, сейчас он звучит достаточно естественно.
Селим протянул руку к магнитофону и передвинул его ближе к свету. Он все еще не нажимал на клавишу.
– У нас к вам будет небольшая просьба. Я написал для вас маленькую речь. Вам это должно быть знакомо – вы ведь всегда читаете речи, написанные для вас кем-то другим.
Фэрли не стал на это отвечать; от страха у него сводило живот, и он не чувствовал никакого желания говорить на такие темы.
– Мы хотим, чтобы вы озвучили для нас эту маленькую речь. Мы запишем ее на магнитофон.
Фэрли молча продолжал есть. Селим был очень терпелив и снисходителен:
– Видите ли, мы считаем, что самая большая проблема, с которой сталкиваются люди во всем мире, заключается в том, что стоящие у власти люди не умеют слушать или, в лучшем случае, слышат лишь то, что хотят услышать.
– Что касается меня, то я вынужден вас слушать, – ответил Фэрли. – И если вы хотите осыпать меня бессмысленными обвинениями, я не могу вас остановить. Но я не вижу, какая польза в этом может быть для вас или кого-нибудь другого.
– Напротив, польза очевидна. Мы хотим, чтобы вы помогли нам перевоспитать весь мир.
– Благодарю, но я редко отдаю в чистку свои мозги.
– У вас превосходное чувство юмора. И вы смелый человек.
Селим сунул руку в складки своей одежды, достал сложенную бумагу и положил ее на свет. Фэрли взял листок. Речь была напечатана на пишущей машинке через один интервал.
– Вы должны прочитать ее в точности, как она написана, без каких-либо поправок или добавлений.
Фэрли прочитал бумагу. Его губы были плотно сжаты; он с силой дышал через ноздри.
– Понятно.
– Хорошо.
– И что будет после того, как я выполню ваши инструкции?
– Мы не собираемся вас убивать.
– В самом деле?
– Фэрли, вы не нужны нам мертвым. Я знаю, что не могу вам это доказать. Но это правда.
– И вы серьезно думаете, что Вашингтон согласится с этими требованиями?
– А почему бы нет? Это очень малая цена за ваше благополучное возвращение домой. – Селим наклонился вперед. – Поставьте себя на место Брюстера. Вы бы это сделали. Значит, сделает и он. Соглашайтесь, Фэрли, и не будем терять времени. У нас его очень мало.
Фэрли еще раз пробежался глазами по печатным строчкам:
– «Инструкции последуют в дальнейшем». Какие инструкции? Неужели вы не понимаете, что у вас ничего не выйдет?
– Однако до сих пор у нас все прекрасно получалось. – В его голосе звучала спокойная уверенность.
Фэрли попытался разглядеть его сквозь бьющий в глаза свет. Завернутая в чалму голова Селима смутно проступала в темноте. Фэрли положил бумагу на стол, придерживая ее пальцами; потом он оттолкнул ее прочь.
– Вы отказываетесь?
– Допустим, что так. И что тогда?
– Тогда мы сломаем вам один из пальцев и вернемся к нашей просьбе.
– Вам меня не удастся запугать.
– Вы думаете? Хорошо, оставим это на ваше усмотрение. Только вы можете назначить цену собственной жизни, я не стану делать это за вас. Сколько боли вы сможете вынести?
Фэрли закрыл ладонями лицо, чтобы защитить глаза от слепящего света лампы.
Он услышал невозмутимый голос Селима:
– Поодиночке мы не представляем никакого интереса ни для себя, ни для других. С другой стороны, вы являетесь очень важной фигурой в глазах очень многих людей. У вас есть обязательства и перед ними, и перед самим собой.
Фэрли его почти не слушал. Он сидел, сжавшись в комок и не шевелясь, он должен был принять решение, перед ним был выбор, который мог стоить ему жизни. Его давно не волновали детские вопросы личной храбрости; позиция – вот что было важно. Если у вас есть какие-нибудь убеждения, подразумевается, что вы должны уметь их защищать. А раз так, вы не можете позволить себе произносить слова, которые являются насмешкой над вашими принципами. Даже если те, кто их услышит, прекрасно понимают, что вы произнесли их не по своей воле.
Он снова взял листок и поднес его к лампе, щурясь на отраженный бумагой свет.
– «Они должны быть освобождены и помещены в безопасное убежище». Где вы найдете такое убежище? В какой стране?
– Это уже наша проблема. Разве вам не хватает своих?
Селим слегка отодвинул лампу. Фэрли покачал головой:
– «Фашисты», «белые либеральные свиньи», «расисты и империалисты». Это дешевые пропагандистские лозунги, которые ничего не значат. Они звучат, как радиопередача из Пекина.
– Я не просил вас интерпретировать наш текст. Вы должны его просто прочитать.
Фэрли уставился в темноту рядом с лампой:
– Давайте смотреть в глаза фактам. Я занимаю в мире определенное положение; живой или мертвый, я должен за него отвечать. Человек на моем месте не может говорить некоторые вещи.
– Даже если они соответствуют истине?
– Но они не соответствуют истине.
– Значит, вы отказываетесь.
Он предпочел бы смотреть в глаза Селиму, но бьющий в лицо свет делал это невозможным.
– Мы сможем вас заставить, это потребует только какого-то времени.
– Посмотрим. Думаю, я достаточно устойчив к нажиму.
– Существуют психотропные средства.
– Мой голос будет звучать неестественно.
Наступило продолжительное молчание. Фэрли было холодно и тоскливо. Возможно, этот отказ будет стоить ему жизни; он не мог думать об этом с абсолютным хладнокровием.
Селим очень мягко сказал:
– Чего вы хотите, Фэрли?
– Чего я хочу?
– Давайте выслушаем вашу сторону – возможно, мы сумеем достигнуть соглашения. Какова ваша цена?
– Меня нельзя купить, вы это прекрасно знаете. Человек в моем положении не может позволить себе роскошь торговаться.
– Восхищаюсь вашей храбростью. Но все-таки у нас должна быть какая-то основа для разговора.
– Разумеется. – Его охватило неожиданное легкомыслие. – Мы можем обсудить условия моего освобождения.