Мистер Б.
Мистер Б.
Меня зовут Томас Хатчинс и все ,о чем я собираюсь поведать, носит для меня сугубо личный характер , также я надеюсь , что моя скорая смерть, в ней я не сомневаюсь, принесет хоть какую то пользу, посредством этих записей . Я собираюсь предать огласке, события , которые перевернули мои рациональные представления об окружающем мире.
Не буду более томить вас тягостным ожиданием и не буду попусту изводить мою опустошенную душу и приступлю наконец непосредственно к повествованию.
Мой старый приятель, еще со школьной скамьи, Джонатан Саттон, занимался врачеванием у себя на дому. Сколотив неплохое состояние , Джонатан обустроил себе жилище и одновременно рабочий кабинет, в центре Лондона на Даунинг Стрит. Клиенты у него были из самых уважаемых семей и почетного статуса. Мой друг создал себе отменную репутацию. Фамилия Саттон была хорошо известна всем представителям высшего общества. И если кто из них хворал, они незамедлительно пользовались своим знанием и обращались к нашему общему знакомому.
Я же, простой отставной военный, любил частенько захаживать к своему приятелю и подолгу задерживаться у него в кабинете, слушая бесконечные заключения и диагнозы. Иногда я помогал ему с бумагами или с книгами, когда требовался необходимый рецепт или название хвори.
Благо, Джонатан , относился ко мне, старому одинокому служаке, с определенной долей сочуствия и понимания, да и я вел себя преимущественно тихо.
Некоторое время спустя, Джонатан взял меня к себе на службу, так как воинское пособие имело особенность таять как снег по весне. Я был ему до беспамятства благодарен и стал при нем, что-то вроде комнатного пса. Такие отношения нас устраивали. Я метался по кабинету в поисках нужной моему приятелю бумажки, а Джонатан в последние годы сильно обрюзг и лишь раздавал мне указания, да выписывал пациентам рецепты.
Иногда мы с ним выпивали в ожидании клиентуры, иногда играли в шахматы, изредка читали, а совсем в редкие моменты, Джонатан принимался музицировать за клавесином.
В один из таких дождливых дней, в дверь кабинета постучали и тогда все изменилось.
Я помню это так отчетливо, будто это происходит со мной сию минуту. Я помню каждое мгновение , сразу после того, как постучавшийся перешагнул порог кабинета. Я помню, потому что ожидаю, что он явится вновь.
Было 7 января 1804 года. Наполеон тогда еще не стал императором, а один из английских инженеров изобрел диковинную машину, работающую на пару(чем я несомненно горжусь, будучи коренным англичанином).
Джонатан, как вам известно, наигрывал незатейливую мелодийку на клавесине, ваш покорный слуга разместился с трубкой у камина и потягивал бренди. Мы скучно молчали и ожидали клиента, хоть это несколько и не по христиански, расчитывать на болезнь другого человека. Солнце клонилось к закату и из единственного окна, было видно играющую золотом садящегося светила , Темзу. Редкая картина для январского Лондона. Тем более, что весь день шел дождь. Я подумал, что было бы неплохо прогуляться перед ужином, по улицам города. Обычно мы понимали друг друга в такие моменты без слов. Джонатан просто начинал собираться и давать мне наставления на завтрашний день. Я же в это время одевал верхнее и механически кивая на каждое слово, вскоре покидал кабинет, отправляясь на другой конец Лондона в Ист Энд, где снимал жилье.
Вот и в это мгновение, я уже почти уловил желание Джонатана прекратить играть и начать безмолвные сборы, как в дверь постучали. Не настойчиво. Как будто даже нехотя.
Я поднялся с кресла, погасил трубку, спрятал бутылку в буфете и сел за привычное место с края стола. Джонатан тяжело поднявшись с резного стула, также грузно приземлился на массивный, оббитый красным бархатом насест.
- Входите , - сказал Саттон своим высоковатым голосом.
Дверь также нехотя отворилась и так и осталась отворенной, словно некие мальчуганы решили пошутить.
- Проклятье, -пробурчал Саттон, уже собираясь вставать, как в дверном проеме возникла темная фигура.
Мое первое желание было выдворить незнакомца незамедлительно. Возможно это отозвалось военное чутье, возможно наставление свыше, которое я не понял. Но жалею я об этом едва ли не каждое мгновение жизни. Хотя, признаться честно, глубоко сомневаюсь, что незнакомец покинул бы кабинет.
Выглядел он на лет тридцать , но от него веяло еле уловимым старческим душком. Так словно ему под семьдесят и к тому же недержание мочевого пузыря. Он среднего роста, весь в темных одеждах и невероятно бледен. Взлохмаченные, черные как вороново крыло волосы, обрамляли это белое лицо и огромные беспокойные глаза, которые время от времени начинали наполняться слезами. Но самым отталкивающим в этом человеке мне показались руки. Скрытые до кистей, бледнее чем лицо, с синими прожилками , они суетливо скакали как огромные белые пауки.