Мистер Бантинг почти с радостью взвалил на себя старую ношу Атласа и нашел, что она ему уже не по силам.
— Вот что получается, Мэри, — объяснял он жене свои подсчеты. — Поступления уменьшаются, а платежи растут. Что же выходит? Между ними разрыв, пустота, зияющая бездна. И, надо сказать, очень не маленькая.
— Я знаю, милый, — сказала она, гладя его поредевшие волосы. — Я так и знала, что нам это не под силу, ты сделал все, что мог, как и всегда делал. А больше ничего нельзя придумать?
— Ровно ничего. — Он обернулся к жене. — Послушай, плакать тут не о чем, Мэри. Ничего не поделаешь.
— Я плачу оттого, что ты такой добрый, — к его изумлению пролепетала миссис Бантинг и выбежала из комнаты.
Он долго смотрел на захлопнувшуюся за ней дверь.
— Переутомилась, — поставил он, наконец, диагноз. — И нервы, я думаю. Надо бы полечиться фосфором.
Тем не менее ему стало ясно, что все эти планы надо бросить. Очень заманчиво, что и говорить, думал он, разглядывая документы, прежде чем убрать их.
Все в доме погрузилось в уныние, уныние банкротства, и впервые экономические мероприятия мистера Бантинга вызывали не только сочувствие — почти благоговение. Он был теперь Чемберленом под Годесбергом — твердым и хитроумным полководцем, который даже в такой ситуации мог найти какую-нибудь крайнюю меру. Замечено было, что он стал больше курить, гуляя по саду или в угрюмой задумчивости стоя перед камином, — и никто, даже шопотом, не смел прервать его размышления.
Очень спокойно, но с откровенностью, характерной для нового порядка вещей, он объяснил сыновьям свое финансовое положение. Он попросил Эрнеста проверить его расчеты. Потеря дохода с коттеджей и акций, платежи по будущей закладной, еженедельный прожиточный минимум для всей семьи — ножницы явно не сходились. Так это или не так?
Даже оптимизм Эрнеста не устоял перед объяснениями отца. Как выразился мистер Бантинг, им всем надо жить. Это было совершенно неоспоримо.
— Не о чем и говорить, папа. Тебе это не под силу. Большая заслуга с твоей стороны, что ты все это обдумал.
— И я так считаю, — вставил Крис.
— Спасибо, — ответил мистер Бантинг, чувствуя себя не совсем ловко; создалась какая-то такая атмосфера, что Джули чего доброго могла провозгласить троекратное «ура» в его честь. — Так значит всему конец: и прачечной, и гаражу?
— Похоже на то, — согласился Эрнест, а вслед за ним и Крис.
— Это значит, что вы должны попрежнему заниматься своим делом, упустив случай, какого вам, быть может, никогда уже не представится. Только из-за того, что нам неоткуда взять денег и перебиться, пока не начнут поступать дивиденды.
— Пожалуй, что да, — сказал Эрнест. — Все сводится к этому.
Мистер Бантинг встал и, подойдя к камину, обвел всех детей истинно отеческим взглядом.
— Вот в этом ты и ошибаешься, Эрнест. Нет у вас, у молодежи, настоящей стальной хватки.
Они вопросительно взглянули на него.
— Теперь-то и нужно проявить инициативу, — сказал он. — В делах людских пора приходит, — звучно задекламировал мистер Бантинг, безбожно перевирая текст, — когда прилив несет людей навстречу счастью. Но пропусти прилив — и будешь целый век сидеть на отмелях в нужде и горе.
— Есть такие стихи, — объяснил он, — и больше они ничего не могли добиться. С некоторым проблеском надежды в душе они отправились наверх спать.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
На следующий день обеденный перерыв застал мистера Бантинга в кафе Мак-Эндрью; он сидел напротив Кордера, наклонившись вперед, и что-то с жаром объяснял, а тот слушал внимательно и сочувственно.
— Ты стар, ты очень стар, — размышлял вслух Кордер. — И опасаюсь я, ты не в своем уме,
— Мне всего шестьдесят три года или около того. За мной опыт всей жизни. Должна же для меня найтись какая-нибудь работа у Брокли.
— Такой, какая у тебя была, не найдется. Гордость надо будет спрятать в карман.
— Гордость! — воскликнул мистер Бантинг. — Да у меня ее вовсе нет. Ведь я это для мальчиков делаю, понял? Мне все равно, какая будет работа, лишь бы дали три фунта в неделю. Временно, понимаешь ли.
— Понимаю, — сказал Кордер и задумался. — Если хочешь, я поговорю с новым заведующим, — сказал он, наконец.
— Спасибо, Джо. Только ты прямо приступай к делу и не вдавайся в красноречие.
Они вернулись в магазин, и мистер Бантинг засел в каморке, в отделе ковров и линолеума, а Кордер поднялся наверх. Из закутка Кордера мистеру Бантингу виден был его прежний отдел, где работали его подчиненные. Джентльмен из Манчестера тоже был там, спокойный и авторитетный, одним выражением лица уже внушавший уважение. Небось, удивляются, зачем он пришел. Ну, скоро узнают, в чем дело. В нем зашевелились опасений непредвиденных, но теперь очевидных последствий того, что гордость спрятана им в карман. Может, скор придется возить вагонетку по отделу, принимать приказы от бывших своих подчиненных или стоять у входа в форме рассыльного. «Ну, это уж слишком», — подумал он, кусая ус. Однако придется и это стерпеть.