Мистер Бантинг сидел не шевелясь, молча, потрясенный до глубины души. Он колебался, не зная, чего требует от него долг. И в то же время он испытывал чувство гордости, мучительной, но огромной гордости.
Он видел, что его жена тоже смотрит на сына. Такое лицо он помнил у нее только в те годы, когда дети были еще малышами. Потом она встала и ушла на кухню.
— Гм! — как ни в чем не бывало буркнул мистер Бантинг, но он прислушивался к тому, что делается на кухне. Оттуда не доносилось ни звука, и все-таки он чувствовал, что жена неподвижно стоит там за дверью.
— А сразу в пилоты, наверно, попасть трудно?
— Начну простым стрелком.
— Ну, что ты, Крис, — запротестовала Джули, — лучше офицером.
— Нет, простым стрелком на самолете. Так уж я решил.
— У тебя будут петлички с крылышками? Вот замечательно!
Стараясь, чтобы никто не заметил его ухода, мистер Бантинг отправился на кухню. Жена стояла у раковины; их взгляды встретились, и он обнял ее за плечи. Судорожно глотнув, он прошептал: — Нельзя его удерживать, раз он считает, что это его долг.
— Да, — тихо сказала она, и хотя в ее голосе слышались слезы, мистер Бантинг почувствовал облегчение. Больше сказать было нечего.
— Не надо, чтобы он видел, как мы расстроены.
— Да, Джорджи. Если другие родители могут, то и мы можем.
— Да... верно. — Мистер Бантинг засуетился, собирая посуду к ужину. За кухонной дверью висел макинтош Криса с почти вывернутыми наизнанку рукавами. Он аккуратно расправил их и повесил макинтош на вешалку. Вид у макинтоша был беспечный и добродушный, словно он перенял у своего хозяина самые его милые черты. Мистер Бантинг разыскал башмаки Криса, они были заляпаны грязью, от которой портятся подошвы, если их не очищать скребком. Дети не следят за своей одеждой, им и в голову не придет надеть башмаки на колодки! Всеми этими делами приходилось заниматься мистеру Бантингу, но он не жаловался.
Ему казалось, что Крис не годится для службы в авиации, туда требуются отчаянные. А он мальчик спокойный, даже машину и то водит осторожно.
Вернувшись в столовую, мистер Бантинг сел за стол и не спеша набил и закурил трубку, прежде чем возобновить прерванный разговор.
— Я только не советую тебе торопиться, Кристофер. Сначала надо уладить все с мистером Ролло.
— Папа, да я уже подал заявление. И медицинскую комиссию прошел.
Мистер Бантинг предчувствовал это, хорошо зная характер Криса. И все же сознание совершившегося факта принесло ему только облегчение. Когда решение принято бесповоротно, легче примириться с ним.
— Воображаю, с каким гордым видом будет шествовать божественная Моника рядом со своим летчиком! — задумчиво сказала Джули, которая могла разделять славу Криса только в качестве сестры.
— А ну, перестань, — огрызнулся Крис и, снова завалившись с ногами на кушетку, открыл «Аэроплан», а отец, сидевший у камина, смотрел на него, полный тревоги и гордости.
Позже вечером мистер Бантинг остался у камина один. Он сделал обход дома, проверяя, не просвечивают ли окна в спальнях, и теперь ждал Эрнеста. Его трубка была набита табаком «Маяк», который он теперь курил. Цена всего-навсего шиллинг четыре пенса. («Всего-навсего! — подумал он. — Господи боже!») «Райской смеси», конечно, и в подметки не годится, но если привыкнуть, то курить можно. Мало-помалу его небо притерпится, как-нибудь привыкнет и нос миссис Бантинг. Женщина, за тридцать лет совместной жизни привыкшая связывать присутствие мужа с ароматом табака определенной марки, не сразу примиряется с переменами.
Эрнест проводил вечер с Эви; теперь они встречались не часто. Как ассистентка доктора Эрла, Эви была завербована мистером Ролло на пункт первой помощи. Ее дежурства там, работа в приемной, долгие часы, которые Эрнест просиживал в прачечной, — все приводило к тому, что времени на встречи оставалось мало. Отец раздражался на Эрнеста гораздо больше, чем на Криса и Джули, и вместе с тем больше жалел его. Жизнь давалась Эрнесту нелегко, он слишком много думал, слишком много спорил с самим собой, слишком носился со своей совестью, слишком много копался в психологических тонкостях. «Жить легче, — думал мистер Бантинг, — если не задаваться высокими идеями и не устраивать трагедий по каждому так называемому принципиальному вопросу». Но Эрнест упрям; кто бы мог подумать, что молодой человек с такими нежными чертами лица и отнюдь не атлетического сложения способен так цепко держаться за свой идеи! Спорить с ним — лишняя трата времени, даже если только пытаешься убедить его, чтобы он больше щадил себя. Бесполезно, все равно Эрнест выберет самый тернистый путь.