Было время, когда при виде телеграммы у него замирало сердце, но теперь они приходили ежедневно. Его закуток сделался местом слияния двух потоков телеграфных сообщений: от заказчиков, требовавших товар, и от поставщиков, уверявших, что сдать товар невозможно. Мистер Бантинг был зажат между этими непримиримыми противоречиями. Он встречал каждую телеграмму гневными возгласами и таким свирепым взглядом, что любой мальчишка-рассыльный, кроме рассыльного Бикертона, умер бы от страха.
Дни мистера Бантинга слагались из ряда мелких катастроф, которые он преодолевал путем срочных телефонных звонков и консультаций с директором, а также путем внезапных налетов и наскоков на персонал; эти вспышки активности сменялись периодами безделья, во время которых его приказчики обнаруживали явную склонность к расхлябанности. Никогда еще не приходилось ему иметь дело с таким жалким сбродом, как эти новые приказчики. Казалось, у них могло бы хватить соображения хоть на то, чтобы держать на прилавках кое-какие товары и делать вид, что они чем-то заняты, на случай, если заглянет мистер Бикертон. Заведующему отделом не совсем удобно давать своим подчиненным советы такого рода, но сам он, когда был приказчиком, поступал именно так. Но нет, где там: после того как они, подгоняемые мистером Бантингом, обливаясь потом, заканчивали упаковку и отправку срочного заказа, они тотчас делали передышку. Они делали ее совершенно открыто и недвусмысленно, как косцы, отдыхающие в жаркий полдень в тени изгороди. Когда голова мистера Бантинга появлялась над перегородкой, они смущенно выпрямлялись, всем своим видом давая понять, что им решительно нечего делать, — извечное заблуждение всех приказчиков скобяных отделов. Мистер Бантинг знал по опыту, что как раз в такие моменты следовало ожидать появления хозяина, чей взгляд тут же замечал какое-нибудь мелкое упущение. Так было при старом Джоне, так было и при мистере Бикертоне. А в те минуты, когда служащие бывали заняты делом, начальство никогда не появлялось.
Мистер Бантинг был особенно суров по утрам и лишь слегка смягчался после завтрака. Правду сказать, он сильно уставал, и пищеварение у него разладилось. Он все чаще и чаще прибегал к содовым лепешкам и прейскуранту, который был для него такой же маскировкой своего безделья, как для сообразительного приказчика разложенные на прилавке товары. Перелистывая страницу за страницей, он давал отдых своим ногам и своей совести, ибо разве можно упрекнуть заведующего за то, что его подчиненные пользуются моментом, когда он занят исполнением своих прямых обязанностей.
В одну из таких минут он услышал легкие шаги и, приоткрыв дверь закутка, увидел пожилую леди. Иначе как «леди» ее назвать было нельзя — мистер Бантинг обладал тонким чутьем во всем, что касалось качества.
У нее было маленькое миловидное лицо и седеющие волосы; она растерянно остановилась в дверях и, увидев мистера Бантинга, сразу с тем безошибочным чутьем, которое подсказывает робким женщинам, у кого они найдут помощь, обратилась к нему.
— Не скажете ли вы мне, как пройти в кабинет к моему мужу?
Мистер Бантинг почтительно склонил голову.
— Я миссис Бикертон.
— Да, — произнес он, и на его лице отразился живейший интерес; он преисполнился галантности: он не только укажет ей путь, он сам ее проводит. Но в эту высокоторжественную минуту с улицы в магазин вошел Тернер с номером «Стандарта», торчащим на четыре дюйма из-за отворота его пиджака. Он направился прямо к прилавку, с самым вызывающим видом во всю ширь разложил на нем газету и уткнулся в нее носом.
При виде такого вопиющего нарушения дисциплины, совершенного к тому же в столь неподходящий момент, мистер Бантинг рванулся было к Тернеру, но затем, передумав, направился вверх по лестнице. Но он был чрезвычайно озабочен. Ему не сразу удавалось справиться с дверными ручками. Он спотыкался о ступеньки и всеми своим видом выдавал свое душевное волнение. Он принял происшедший внизу инцидент очень близко к сердцу: это компрометировало его как заведующего отделом, и хотя мистер Бантинг обычно не придавал большого значения своему высокому званию, но в известных случаях умел поддержать свое достоинство. Кроме того, никогда нельзя знать, что может взбрести на ум женщине, не сочтет ли она супружеским долгом сообщить мужу о некоторых наблюденных ею фактах.
Когда он вернулся в отдел, челюсти у него были стиснуты, губы сжаты. Никогда, с тех пор как он заведует отделом, не случалось у него подобного, да еще в столь неудачный момент. Чтобы приказчик занимался чтением газет за прилавком, без всякого стеснения размахивая этой газетой на: глазах у всех, на глазах у самого заведующего! Ну, он сам виноват. Сколько уже раз собирался он предостеречь Тернера, да все откладывал по слабости характера, — не хотелось поднимать шум. Но теперь откладывать больше нельзя, ни на секунду. Он зашагал еще быстрей, словно спеша наверстать упущенное.