В перерыв он с Кордером взобрался на крышу магазина посмотреть на Сити. Кое-где еще подымался дым, но в остальном ничего не изменилось. Движение на улицах, толпы пешеходов — все было, как всегда. Гиганту был нанесен удар — сильный, но не настолько, чтобы он на нем оказался. Дальше к северу было большое зарево; по мнению Кордера, пожар был в стороне Моссли, но мистеру Бантингу мерещилось, что горит где-то возле Бардольфсгрин, рядом с Джули и заводом, изготовляющим бомбы.
«Бомбы, вероятно, взрываются и при медленном нагревании, — думал он, — или даже от одной искры». Он слышал, что иногда бомбы взрываются через несколько часов после того, как бомбардировщик сбит.
— Теперь всем грозит опасность, Джо.
— Да, и попомни мое слово, Джордж: это только цветочки, прелюдия к драматическому действию. «Совершенно излишний пессимизм», — подумал мистер Бантинг.
Вернувшись в отдел, он подошел к одному из приказчиков, укладывавшему оставшийся от продажи товар, и его взгляд упал на дешевые отвертки, остатки вентноровских изыскании в области новых методов торговли. «Made in Germany» — было выштамповано на стали. «Сталь!» — подумал он презрительно, взяв в руки отвертку и проводя ногтем по острию. Какой-то немец сработал эту штуку, потом пошел домой, надел коричневую рубашку, кричал: «Хайль Гитлер!» — и предавался своим дурацким мечтам о мировом господстве. А может быть, какой-нибудь порядочный немец. Мистер Бантинг некоторое время раздумывал о порядочном немце, но весьма недолго и без особой уверенности. Их сталь, их порядочность — все это подделка. Эрзац.
— Уберите это куда-нибудь подальше. Свяжите веревкой и суньте на верхнюю полку.
Такой вот товар очень любят всякие темные личности вроде Вентнора и воображают, что на нем может держаться торговля. Мистер Бантинг ничуть бы не удивился, если бы Вентнор оказался из «пятой колонны», это насквозь испорченный человек. Единственным воспоминанием о нем была надпись: «Отдел продажи», красовавшаяся у самого входа. Словно человек, войдя в магазин и увидев прилавки и полки с товарами, сам не сообразит, что здесь производится продажа. Была еще одна вентноровская надпись, которая всегда поражала мистера Бантинга, своим исключительным идиотизмом; он немедленно убрал ее, как только занял место Холройда, и выбросил в корзину с утилем. Эта дощечка с надписью лезла в глаза покупателю, когда он выходил из магазина, и вопрошала, не забыл ли он чего-нибудь. Ну, что может быть глупее? Уж если человек что-нибудь забыл, так, значит, забыл; нечего и приставать к нему, думал мистер Бантинг.
Воспоминания о былых схватках с Вентнором проносились в его уме, пока он путешествовал от прилавка к прилавку, держа в руке дощечку, к которой кнопкой был приколот список заказов. Время от времени он делал записи и проводил под каждой жирную черту. В глубине его сознания, как основная тема в музыкальном произведении, настойчиво повторялась мысль, что Вентнор исчез, а Джордж Бантинг остался. Основа космоса — моральное начало. Добродетель торжествует. Да, в жизни не все плохо, а самое лучшее то, что настоящий добротный материал в конце концов всегда возьмет свое. Качество решает все. Долото из дорогой шеффильдской стали не залеживается на полке, покрываясь ржавчиной, оно остается добротным и надежным при любых обстоятельствах; оно придаст уверенность руке мастера. Немецкая отвертка была для мистера Бантинга красноречивым доказательством; «заграничное» в его устах всегда было синонимом фальши.
Он был в прекрасном расположении духа, и даже желудок работал исправно; сегодня часы текли незаметно. Он всегда выговаривал своим молодым приказчикам, если видел, что они поглядывают на часы, и среди служащих существовало поверие, что в магазине Брокли ни один приказчик, который любит смотреть на часы, не становится заведующим отделом. Но, будучи сам заведующим, мистер Бантинг мог видеть часы сквозь щелку из своего закутка, куда он в настоящий момент и удалился, чтобы заняться разбором бумаг. Холройд переворошил очень много бумаг мистера Бантинга, видимо, собираясь их сжечь, но, должно быть, постеснялся это сделать. Мистер Бантинг извлек из нижнего ящика несколько тетрадей своих старых дневников и перелистал их. В течение многих лет он прилежно вел дневник. Он не помнил, чтобы когда-нибудь перечитывал его потом, — главное удовольствие заключалось в самом процессе записей. А вот сейчас можно установить, что 1 мая 1920 года он посеял двухпенсовый пакетик салата, а 14 мая шел дождь и он забыл зонтик. Так, торжественно освежая в памяти все эти житейские мелочи, он перелистывал поблекшие страницы, чтобы скоротать время и снова вдохнуть воздух тех дней, когда он был еще сравнительно молод. Больше всего интересовали мистера Бантинга записи, относящиеся к детям; одна запись, сделанная в 1923 году, особенно его растрогала, и он долго с волнением глядел на нее, переносясь мысленно в те далекие времена.