Его жена и Эрнест окружали его особыми заботами в эти дни. Миссис Бантинг была бы рада, если бы он ушел с работы и оставался дома, но не решалась предложить ему то, о чем он сам, повидимому, и не помышлял. Так же и он не предлагал Джули поискать работу в Килворте, где было не так опасно, хотя всякий раз, когда он слышал завывание сирены, его первая мысль была о Джули, о соседстве военного завода. Она приходила домой немного бледная, и неспокойная, но на вопрос, была ли бомбежка на Бардольфсгрин, отвечала только, что косоглазые нацистские летчики не способны попасть туда, куда они метят. Не понимает, глупая, что именно поэтому ей грозит опасность, подумал мистер Бантинг.
Ее бледность беспокоила его; он беспрестанно уговаривал ее пить мясной экстракт и вообще питаться поосновательней, а не сидеть на этой нелепой вегетарианской пище. — Организм должен получать протеины, — настаивал он, — это очень важно. Вещества, необходимые для жизни. — Он твердил об этом до тех пор, пока Джули с неожиданной страстностью не обрушилась на него:
— Оставь меня в покое, папа. Я совершенно здорова. Не мешай мне есть то, что я хочу.
Он был просто огорошен. Точь-в-точь как Эрнест, подумал он. Уж если заберет себе что-нибудь в голову, тут никакие советы, никакие разумные доводы не помогут, будет стоять на своем, несмотря ни на что, пока не уложит себя в гроб. Это у них наследственное со стороны матери — редкостное упрямство. Мистер Бантинг даже рассердился.
Однако не к чему ее огорчать, она, в сущности, еще почти девочка, а девочки требуют к себе больше внимания, чем мальчики, эти ночные тревоги плохо действуют на их нервы.
Немцы, словно им мало было нарушать покой мистера Бантинга днем, начали беспокоить его и по ночам. Частенько теперь его будило восклицание миссис Бантинг: «Тревога!» Он садился на постели и прислушивался к вою сирены, слабому и приглушенному, словно она находилась где-то далеко, а не в полумиле от их дома. По его мнению, она звучала недостаточно громко, — разве это может разбудить спящего здоровым сном человека? Вот опять пример бюрократизма со стороны правительства: полагаются на чиновников, вместо того чтобы призвать на помощь действительно дельного человека. А в результате Мэри боится глаза сомкнуть, чтобы не прозевать тревогу. Заслышав вой сирены, они все втроем спускались вниз и либо раздували тлевшие в камине угли, либо садились вокруг приобретенного у Брокли «Рэдиента». Мистер Бантинг уже давно решил не уходить в щель, пока не начнется настоящая бомбежка, но на всякий случай провел по газону белые полосы и врыл белые столбы у входа в убежище. Первое время они все держали наготове: карманные фонарики и противогазы на столе, пальто и шарфы под рукой и даже кухонную дверь оставляли открытой. Но мало-помалу они бросили все это. Миссис Бантинг дремала на диване. Джули частенько засыпала на стуле, положив голову на колени отцу. Только один мистер Бантинг бодрствовал из чувства долга, прислушиваясь к гудению самолетов, настороженно выпрямляясь, когда они пролетали так близко, что Джули открывала глаза и сонно бормотала:
— Он уже сбомсил свои бромбы, папочка? Сбомсил бромбы? — И в ответ на эту тарабарщину (надо полагать отголоски бюро снабжения на Бардольфсгрин) он шептал, успокаивая ее: — Они далеко, детка. Спи, спи. — Один раз непосредственно вслед за этими словами послышалось жужжание и резкий металлический стук по крыше гаража. И тут же миссис Бантинг села на диване и сказала укоризненно:
— Вот так далеко!
— Да это всего-навсего осколок эк-эк.
— Кто его знает! Мне кажется, ты не очень-то хорошо в этом разбираешься.
— Прекрасно разбираюсь, — возразил он сердито. — Спи, пожалуйста. Велика важность — осколок!
Глядя на часы в томительные промежутки молчания и с сожалением провожая каждую невозвратно потерянную минуту, мистер Бантинг научился ценить сон. В нормальное время ложишься спать по заведенной привычке, чтобы как-то убить время до утра, но теперь, когда ночь за ночью он, зевая, сидел на стуле, сонный, с воспаленными глазами, сон казался ему райским блаженством и недоступной роскошью. Как хотелось ему приткнуться где попало и знать, знать наверное, что его не разбудит тревога и дом не обрушится ему на голову. Даже само слово «сон» звучало как-то поэтично и убаюкивающе. Он бальзам полночный проливает в душу, как сказал поэт.