Эви встретила его на пороге. Ее взгляд, как и взгляд Эрнеста, остановился на нем, исследуя каждую черту.
— Она молодцом. Очень хорошо держится.
Он кивнул ей и остановился в дверях, глядя, как она идет по дорожке навстречу Эрнесту, потом вошел в прихожую и стащил с себя пальто. В открытую дверь ему виден был стол, накрытый к чаю. Белела, как снег, скатерть, поблескивали чашки, ярко пылал огонь. Все было как всегда, когда он возвращался домой. Но Мэри нигде не было видно.
— Мэри! — позвал он, потом погромче: — Мэри!
Руководимый чутьем, он направился в кухню и там увидел жену, она стояла возле раковины в переднике и домашнем платье. В ее позе было что-то покорное, что-то слабое и беззащитное и в то же время сильное своей стойкостью — это он почувствовал в краткий миг просветления. Кротко стоя вот так, посреди всей этой будничной обстановки, бледная, стареющая, с огрубевшими от работы руками, она воплощала собой самую трагическую и извечную жертву войны — мать павшего в бою. Это могла быть чья угодно мать, в какой угодно воюющей стране.
Их глаза встретились, и долго сдерживаемое горе прорвалось. Она беспомощно протянула к нему руки и в следующее мгновение уже рыдала, уткнувшись лицом в его пиджак. Он усадил ее на старенький кухонный стул, и несколько минут она плакала неудержимо, а он, наклонившись над ней, бормотал и не договаривал какие-то слова и фразы. Скоро она затихла, и, подняв голову, посмотрела ему в глаза.
— Надо жить и дальше, милая, — сказал он. — Надо перенести это. Как сумеем.
Она так пристально вглядывалась в его лицо, что, казалось, не слышала его слов, и, приподняв уголок передника, она осторожно стерла пятнышко крови с его верхней губы.
— Ты здоров, Джордж?
— Я? Да я ничего. А что?
Она с сомнением посмотрела на него: казалось, слезы опять вот-вот хлынут из ее глаз. Потом она сказала: — Ты, должно быть, хочешь чаю, — встала и, как всегда, заботливо заварила чай и принесла тарелки.
С тревогой он следил за тем, как она машинально выполняла свои обязанности хозяйки, с видимым усилием заставляя себя думать о том, что делает. Когда она уходила на кухню, он поворачивал голову и прислушивался. Но удобное кресло и тепло очага вызвали в нем непреодолимую усталость. Он наклонился вперед, подперев подбородок руками, смотрел в огонь и думал.
Она дотронулась до его плеча.
— Я ничего не хочу, — сказал он, повернув к ней усталое, лицо.
— Надо же чем-нибудь поддержать силы, дорогой мой.
— Ну, тогда чашку чая.
Она помедлила немного, потом принесла чашку и дала ему в руки, принесла тарелку и подождала, пока он не начнет есть и пить. Это словно сняло с ее души какое-то тяжелое бремя, и она неожиданно улыбнулась с глубокой нежностью.
— Тебе, должно быть, ужасно тяжело, Джордж.
— Не во мне дело, — прошептал он. — В тебе.
Она тихо покачала головой. Она знала, что как, жена и мать утешать должна именно она. — Нам вместе придется переживать эти тяжелые дни. Все-таки легче, когда у тебя кто-нибудь есть.
Вечером он сидел один у камина. Жена, и дочь легли спать.
Удар обрушился, и в этом смысле самое худшее было уже позади. Теперь мало-помалу должно было наступить выздоровление, и время должно было залечить рану и утишить боль. — Авессалом! — шептал он. Всегда Авессалом, лучший из сыновей, любимое дитя. Он любил Криса. А знал ли об этом Крис? Он вспомнил последний вечер, проведенный с сыном, разговор в спальне. Крис, конечно, уважал отца. Но он был легкомыслен, мальчик еще, ему только, что исполнилось двадцать лет.
Говорят, молодость — золотое время жизни, но вот сейчас, когда мистер Бантинг вспоминал собственную жизнь, все лучшее, как ему казалось, было уже после двадцати лет. О прежнем своем «я» он думал, как о совсем другом человеке, настолько отличавшемся от того пожилого, трезвого мужчины, каким он был теперь, что он почти с любовью вспоминал о живом, полном надежд мальчике, каким он был когда-то. Но все лучшее в его жизни лежало по эту сторону. Хлеб, который он ел с радостью, вино, которое он пил с легким сердцем, дни, прожитые в согласии с любимой женой, — все это было, уже после двадцати лет. А Крису пришлось отдать все это. Не за какой-то «новый миропорядок», — Крис так же мало думал об этом, как и его отец. Он погиб, защищая свой дом и семью и те несколько миль английской земли вокруг Килворта, которые он научился любить еще с детства.