Мысли, подобные этим, нередко заставляли его погружаться в мечты над раскрытой книгой, и тогда он подолгу сидел, строя планы из рисуя узоры на промокательной бумаге. Он называл это «накапливанием вдохновения». Этот метод рекомендовался учебником психологии.
Если бы только он мог подписать контракт с одной из вестэндских фирм и засесть за подготовку к экзаменам? Людей, овладевших первой ступенью сложной бухгалтерской науки, вероятно, ждут отличные должности, замечательные должности: вы сидите в роскошной, похожей на дворец, частной конторе и принимаете «ответственные решения». Так, по крайней мере, изображалась профессия бухгалтера в проспектах Старейшей Школы.
Он мечтательно поднял глаза, и тут звук косилки привлек его внимание. Рисовавшаяся его взору картина сердечных рукопожатий, которыми он обменивался с директорами фирмы, выражая им благодарность за щедрую прибавку жалованья, бесследно исчезла. Из роскошных палат, созданных его воображением, он низринулся в унылую гостиную коттеджа «Золотой дождь». Косилка, казалось, настойчиво требовала, чтобы к ней прислушивались. Она, жужжа, проползла по узкой полоске дерна, остановилась, крякнула и, жужжа, поползла обратно. Во время каждой паузы мистер Бантинг, задыхаясь, издавал: «Уф!» и затем, подвигаясь вперед, пыхтя и надувая потные щеки, проходил мимо окна, повидимому, увлеченный своей косилкой, как ребенок заводным паровозом. Только и знает, что свой газон подстригать! — подумал Эрнест. — Неужто он не может хоть на минуту оставить его в покое? Или он думает, что человек может заниматься изучением столь трудного предмета, как бухгалтерское дело, когда под окном поднимают такую возню? Впрочем, его отец вовсе не заинтересован в том, чтобы он занимался. Он хочет, чтобы Эрнест ползал по цветочной клумбе, выпалывая крестовник, или укатывал катком дорожки, словом, чтобы он делал «что-нибудь полезное». Не дальше чем вчера он буквально так и выразился. Уже по этому можно судить, как ограничен, как безнадежно узок его кругозор.
Эрнест раздраженно оттолкнул от себя книги. Где уж тут сосредоточиться! Есть ли в Англии хоть один одушевленный столь же благородным честолюбием юноша, которому приходилось бы преодолевать такие дурацкие препятствия? Просить о чем-нибудь мать теперь тоже совершенно бесполезно. За последнее время с ней произошла какая-то необъяснимая перемена. Эрнест склонялся к мысли (так же как Крис и Джули), что миссис Бантинг заразилась от своего мужа горячкой бережливости и притом в исключительно тяжелой форме. Что же касается уплаты за него залога...
В последние дни стало ясно, что она не собирается это делать. Стоило Эрнесту упомянуть о табачных акциях, и она смущалась, краснела, всячески уклонялась от ответа. А ведь это была ее мысль — продать акции. Сначала она покупала ему учебники и письменные принадлежности, а теперь и знать больше ничего не хочет. Это возмутительно, это просто нечестно, думал Эрнест, поманить человека, заставить его зубрить так, как это делает Эрнест, а затем бросить его на произвол судьбы.
Гнетущее чувство, что его обошли, предали и обрекли на неудачу, охватило Эрнеста. Ему никогда не удастся пробить себе дорогу, никогда, нечего и стараться. Он может лезть из кожи, убивать на зубрежку все свое свободное время, а в результате ни на шаг не сдвинется с места, — как стучал до сих пор на пишущей машинке в Килвортском городском управлении, так и будет стучать до конца жизни. Если бы он был такой, как все, то уж куда ни шло, он бы тогда и относился ко всему иначе. Но если ты от природы честолюбив, неглуп, и наделен незаурядными способностями...
Жужжание косилки, наконец, прекратилось: Эрнест мог теперь возобновить свои занятия. Но он этого не сделал. Он так глубоко погрузился в уныние, что сидел, барабаня пальцами по столу, бесцельно перелистывая страницы учебника и думал о том, что сегодня нет уж никакого смысла продолжать работу. Если занимаешься чем-нибудь, требующим напряженного внимания, и тебя прерывают, чрезвычайно трудно снова войти в колею. Конечно, отец и понятия об этом не имеет: ему ведь никогда не приходится так напрягать внимание.
Почти все вечера оканчивались у Эрнеста подобным угасанием пыла. Скоро он все это бросит. Он всеми силами этому противился, но знал, что так будет. Периоды напряженной работы чередовались у него с состоянием, когда он, по выражению мистера Бантинга, «слонялся по дому, как лунатик». Как ни сильно претили мистеру Бантингу занятия Эрнеста бухгалтерией, еще сильней, повидимому, претило ему это лунатическое состояние. Сам он в молодости никогда не слонялся без дела. Всегда находил он, к чему приложить руки, и весь отдавался работе... И вот в результате... Слушая его, Эрнест изо всех сил стискивал зубы.