— Я готов выдать ему расписку, что обязуюсь вернуть все до последнего пенса, пусть только он даст мне ссуду, чтобы я мог стать дипломированным бухгалтером. Но если мама продаст свои табачные акции, ему совсем не придется на меня тратиться.
— А как же насчет моей карьеры? — спросил Крис, прекрасно знавший, что этих табачных акций не так уж много. — Я тоже хочу выйти в люди.
— И я! — сказала Джули.
— В этом мире, — сентенциозно ответил Эрнест, — чтобы достигнуть своей цели, нужно за все бороться. И я к этому готов.
— Вот весело-то будет! — воскликнула Джули. Но у Эрнеста был чрезвычайно решительный вид.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Наконец продажа состоялась. В этот вечер мистер Бантинг должен был по дороге домой побывать у нотариуса, Поэтому после семейного чаепития посуду со стола убрали и постелили самую лучшую парадную скатерть, а на кухне готовились специальные блюда в виде миндального пирожного и омлета, издававшего весьма соблазнительный запах. Хотя миссис Бантинг была не совсем уверена в уместности этого пиршества, все же она решила, что такой случай должен быть как-то отмечен. Окна была, в слегка приподнятом настроении, и все семейство было в приподнятом настроении; ее опасения уменьшились бы наполовину, если быт дети согласились уйти из дому, как она им советовала.
— Четверть седьмого, — сказал Эрнест, взглянув на часы. — Сейчас уже, наверно, все закончено. Подписано, скреплено печатью и вручено.
Для Эрнеста приблизилась решительная минута. Если отец, благополучно положив в банк неждано-негадано свалившуюся на него тысячу фунтов, попрежнему откажется помочь ему стать бухгалтером, он возненавидит его на всю жизнь. Он уже чувствовал, как эта ненависть выпускает первые побеги, словно ядовитое растение, обвившееся вокруг его сердца. Что творится с ним последнее время? Он сам не понимал. Он все больше ожесточался и замыкался в себе, он ненавидел себя за те слова, что порой срывались у него с языка, и еще сильней за другие, более жестокие, но невысказанные. После таких вспышек его начинали мучить угрызения совести. Ему страстно хотелось пойти к отцу и сказать: «Поверь, пана, я ведь совсем не такой. Все дело в том, что я хочу что-то делать, хочу стать кем-то».
Сейчас вся его судьба была поставлена на карту.
Крис, розовощекий и веселый, сидел на диване, читая проспекты заочной школы, изрядно замусоленные после их обследования Ролло-младшим. Последний, кстати, их одобрил, заявив, что это вполне надежное дело; да и плата была всего-навсего пятнадцать фунтов. Это совсем не так уж много, совсем не то, что у Эрнеста, и тут нет никакой спешки; Крис все это объяснит старику, только бы выбрать подходящий момент. Пока нужно одно: поскорее устроиться в авиационно-конструкторское бюро и благополучно развязаться с банком до экзаменов.
— Не забывай, — сказал он Джули, — ты уже выудила у него денежки на свою ритмопластику.
— Ну так что?
— А то, что не лезь и оставь, наконец, отца в покое, попрошайка.
— Крис!.. — возглас миссис Бантинг.
— Ручаюсь, что она придумала новую глупость и будет приставать с ней к отцу. Мы с Эрнестом хотим добиться карьеры.
— «Добиться карьеры», — фыркнула Джули. — Не удивительно, что ты провалился на экзаменах. Не умеешь даже выражаться правильно.
— Господи, хоть бы вы все ушли куда-нибудь, — сказала миссис Бантинг в отчаянии. — Он только расстроится, когда увидит, что вы тут сидите и ждете. Именно это его всегда сердит. Ему все кажется, что вы только и думаете, как бы у него что-нибудь выпросить.
— Мне не нужно от него ни единого пенса, — объявил Эрнест. — Я прошу только ссуду.
— Потерпи немного, голубчик.
— Я уже достаточно терпел. Больше не могу позволять себе эту роскошь. Мне не девятнадцать лет, как Крису. Мне двадцать дна года. Я и так уже ото всех отстал. Еще год-два, и мне вообще уже поздно будет за что-либо приниматься... — И он снова зашагал из угла в угол.
Шаги по дорожке, ключ поворачивается в замке. Мистер Бантинг вошел в комнату. Но вид у него отнюдь не такой, какой должен быть у человека, получившего тысячу фунтов, и это тотчас отмечено всеми; скорее можно предположить, что он только что распростился с этой суммой. Войдя в комнату, он не издал радостного возгласа, не приветствовал их торжествующей улыбочкой. Нет, мистер Бантинг тяжело вздохнул, вешая шляпу, и, обернувшись к ним лицом, остановился с таким странным, затравленным видом, словно он побывал в руках гестапо. Мать, правда, говорила как-то, что ему очень туго приходится у Брокли, и они охотно верили, что это так, но, даже делая скидку на это, все же... все же не мог он разве проявить хоть чуточку радости при подобных исключительных обстоятельствах, ну хоть улыбнулся бы или сказал что-нибудь приятное. Да вымолвил бы, наконец, хоть слово.