В это время нам в школе начали давать завтрак – маленькую серую булочку и полкуска сахара-рафинада. Тут мы с Ириной решили устроить для мамы сюрприз. За девять дней (мы точно посчитали, вычли выходные) до Ириных именин, мы начали собирать эти завтраки в мешочек. И вот вечером, в день Ириных именин, Дуся ушла на дежурство, и нам разрешила вскипятить чай. Пока мама возилась с керогазом, мы выложили свои богатства на стол, я разделил их на три кучки по шесть булочек и шесть кусочков сахара. Мама всплакнула и попробовала отказаться. Но мы стояли твердо на своем. В общем, у нас был настоящий пир.
Война затягивалась на неопределенное время, и этим летом папа решил построить нам домик. Он оформил участок недалеко от нас, привез разборную форму для самана-сырца, корыто и глину. Саманные кирпичи делали, в основном, мы с Ирой – отец был все время занят. Я забросил мишек и зайцев и увлекся новым делом. Формы разнимались, и кирпичи высыхали прямо на земле под жарким киргизским солнцем. Изготовлять кирпичи было не так трудно, значительно труднее было замешивать глину с соломой. Это мы могли делать только втроем. Отец привез просечку из латуни. Ему ее подарили на заводе для армирования перекрытия. Но ее на следующий день сперли – площадка была открыта. В общем, мы изготовили за месяц штук пятьдесят кирпичей. И тут отец понял, что эта затея безнадежна. Стройку он передал одному из своих подчиненных.
Осенью, в один из дождливых дней, когда была получка, отец зашел за нами и повел меня с Ириной на почту. Там он дал нам бланки телеграфных переводов и велел, чтобы мы сами заполнили эти бланки на 1000 рублей каждый на изготовление танка и написали адрес «в министерство финансов». После этого он вручил нам деньги и велел, чтобы мы сами передали в окошко свои переводы. Я пытался возразить, что для танка это ерунда, а для нас это буханка хлеба, лук и патока. Но отец сказал мне, что сегодня каждый, включая стариков и школьников, должен сделать что-нибудь для победы, что деньги он отдал маме как всегда, что это его премия.
А отзвуки побед на фронтах уже чувствовались. Ежедневно мы слушали сводки по нашей тарелке, и я отмечал на старенькой карте, какие города Красная армия освободила.
Эту зиму мы перенесли уже намного легче – появился оптимизм. А весной 1944 года отцу пришло письмо от Владимира Игнатьевича Заболотного. Он писал, что получил разрешение на создание Украинской Академии архитектуры и просит папу приехать в Киев. Кроме этого он написал, что согласован вопрос о присвоении папе звания члена-корреспондента Академии и что жилье он нам гарантирует. Мы начали собираться в дорогу с большим энтузиазмом.
Отец решил, что сначала мы должны ехать в Харьков. Нам было не совсем ясно, как он решил свои семейные взаимоотношения. Кроме того, он должен был окончить там дела с институтом. Я прощался со своими приятелями: с москвичем Толиком, так слабо спасавшим меня в академическом лягушатнике, с молчаливым ленинградцем Димой, счастливым обладателем двух великолепных книг «Дети капитана Гранта» и «Таинственный остров». Его мама давала мне эти книги маленькими порциями на три-четыре дня, и я каждый раз начинал читать их сначала, так что они остались у меня недочитанными. Я чувствовал, что мы расстаемся навсегда, но в одиннадцать лет еще не так остро понимаешь, что новые друзья приобретаются весьма трудно. С Вовкой прощание было мирным. Он даже подарил мне на память нальчик. Переживала только сердобольная Дуся, даже плакала. «Я к вам так привыкла. Что ж, я теперь опять остаюсь одна». Она даже пыталась подарить нам грец, но мы его не решились тащить с собой.
Путешествие было очень долгим. Поезд останавливался не только на полустанках, но и просто в степи на неопределенное время. Мы, как и все пассажиры, стали приспосабливаться к этому непредсказуемому ритму. Нам удалось на одном полустанке купить картошку. И вот, когда поезд останавливался, Ирина выбегала с кастрюлей, а я с двумя кирпичами и заранее заготовленным пучком хвороста. Варили до тех пор, пока не раздавался свисток нашей «Кукушки» или «ИС». Поезд начинал двигаться очень медленно, так как машинист видел наше положение. Пассажиры, в том числе и мы, садились в вагон на малом ходу с недоваренной картошкой. Кирпичи – это было мое изобретение. Пока остальные прилаживали кастрюлю к костру, я уже начинал варить наш обед. Мой опыт скоро переняли большинство пассажиров. Чай набирали на станциях из кранов с надписью «Кипяток».
В Харькове нам дали комнату в каком-то общежитии. Напротив нашего дома были развалины. Эти дома разбомбили. Я любил лазить по этим развалинам. Груды кирпича были покрыты толстым слоем разорванных книг и бумаг. Я сначала думал, что там была когда-то библиотека. Но мама мне объяснила, что здесь был жилой дом. «Ты помнишь, сколько в Киеве у нас было книг? Вот представь себе, что их все разорвали и разбросали во всех квартирах и все это рухнуло на первый этаж. Так и получилась книжная свалка. Были, конечно, и другие вещи, но их растащили». Из принесенных мною трех книг без обложек мама оставила только стихи. Как я установил потом, это был томик Игоря Северянина.