– Спасибо, спасибо. Эти современные формы приходится пробивать невероятными усилиями, даже путем обмана. Утверждаешь один проект, а строишь совсем другой. Консерватизм в этом деле чудовищный. У меня в современных формах был сделан автовокзал, и делался он именно таким путем. На совете показывали одно, а в натуре я делал по-другому. К сожалению, мы зависим от того, «какое время на дворе» и от чиновников. Но тем не менее, я люблю все свои объекты, независимо от того, в какой стиль меня вгоняли: и Горисполком, и гостиницу «Москва», и парк Славы. Но Дворец пионеров хочется сделать особенно чистым, тем более, что сейчас стали мягче относиться к новым веяниям. Вот я бегал к Борису Ивановичу визировать идиотскую бумагу, чтобы ко Дворцу не подпускали без моего ведома никого из Союза художников. Там уже наведывались варяги – монументалисты и скульпторы. Спешу: на хозяйстве сейчас один Эдик Бильский, а вокруг здания крутится скульптор Григорий Гутман с моделью своего «пловца». Пытается воткнуть его куда-то в вестибюле. Мне хватает Ады Рыбачук и Володи Мельниченко. Они ребята талантливые, и им я доверяю. Я так и просил Бильского – никого из «мытцив» кроме них не пускать. Эдика вы должны помнить – он учился у вас.
– Конечно, помню. Так он сейчас работает с вами? Должен сказать, что ему повезло – он попал в хорошие руки.
– Спасибо еще раз. Я побежал. Передавайте привет сыну – он мне помогал рассчитывать солнцезащиту в нескольких зданиях.
Ему тоже пришлось уйти – причем уйти ни с чем. Он вышел из здания Киевпроекта пересек Прорезную и пошел по Крещатику.
Возле музыкального магазина к нему вдруг подошел нетвердой походкой сутулящийся человек с усами, без шапки, в клетчатой рубашке и распахнутой светлой куртке. Чувствовалось, что человек этот был слегка под-шафе. Он уже решил, что сейчас у него попросят денег. Однако неожиданно услышал:
– Здравствуйте, профессор. Вы меня, наверное, не узнаете, ведь я закончил КИСИ еще в 1936-м, но к вам неоднократно заходил на кафедру уже после войны. Я архитектор, правда давно архитектурой серьезно не занимаюсь. Я – Некрасов.
И тут он его узнал.
– А, очень рад! Полковой инженер – капитан Виктор Платонович, извините, Б-га ради, я сразу вас не узнал, будете богатым.
– Насчет богатства слухи сильно преувеличены. А я помню наши беседы в институте и помню вашего брата Михаила Ароновича, который тогда заведовал кафедрой рисунка. Он мне показывал свои акварели, которые мне очень понравились, особенно серия трагичных рисунков «Разрушенный Киев». Так что увидите его, передайте ему привет от бывшего архитектора и почитателя.
– Обязательно передам. Хотя бывших архитекторов не бывает. Говорят, вы великолепно рисуете, и ваши путевые заметки всегда сопровождаются набросками. Естественно, что вы сейчас отошли от архитектуры. Вы же известный писатель. Я с удовольствием прочитал вашу замечательную книгу «В окопах Сталинграда». А повесть «В родном городе» просто была для меня подарком. Там очень точно описан наш институт послевоенного времени. И несмотря на то, что вы изменили многие фамилии, персонажи настолько ярко изображены, что я их сразу узнал, например, Видуева, Шлаканева. Очень точно описаны у вас институтские собрания и гонения. Жалко только, что действие вашей повести оканчивается в 47-м. Если бы оно продлилось, то вы бы смогли описать ту вакханалию, которая началась в 48-м. Я бы на этот счет, да не только я, но и ваш учитель Иосиф Юльевич Каракис, могли бы рассказать вам много интересного. Так что вы сейчас личность известная.
– К сожалению, вместе с известностью приходят и неприятности, и всяческие гонения. Мне сейчас удалось немного поездить по Европе и Америке, и я хотел объективно описать жизнь за рубежом, но оказалось, что это никого не устраивает. Сначала преданные начальству критики обвиняли меня в том, что я неверно осветил войну, потом оказалось, что в моих произведениях сквозит низкопоклонство перед Западом. Сейчас меня обвинили даже в сионизме. Меня, русского писателя, живущего на Украине, обвинили в сионизме за то, что я поднял в прессе вопрос о необходимости создания мемориала в Бабьем Яру, и написал, что нельзя строить на костях безвинно погибших людей аттракционы и карусели – это кощунство. Интересно, Евтушенко тоже у них проходит как сионист после стихотворения «Бабий Яр», или у него другие отношения с руководством, и ему прощают такие выступления? Если бы не эта ужасная трагедия два года назад, наверное сейчас бы крутилось в Бабьем Яру «колесо огляду» и карусели. И сейчас я себя чувствую, как на войне (Бедный Виктор Платонович. – Он тогда и не предполагал, что основные бои еще впереди, что эпоха у кого-то застоя, а у кого-то застолья только начинается, что впереди его – лауреата Государственной премии, ждут страшные пасквили и фельетоны, в том числе оскорбительный памфлет в «Известиях» «Турист с тросточкой», ждет бурное и скандальное исключение из партии, ждут обыски в собственной квартире и выдавливание из родного Киева, из своей страны).