— Стойте, остановитесь, — кричал мистер Бикулла. — Куда вы направились, миссис Лессинг?
Протерев глаза, она увидела темные очертания и тусклые фары автомобиля, контуры высокой фигуры возле подножки.
— Я заметил такси издали, когда оно сворачивало с Дэвис-стрит, и поспешил остановить, — пояснил мистер Бикулла. — Я покинул вас на минуту, не больше. Чем вы так расстроены?
— Я вела себя как дурочка, — сказала она, запинаясь, словно ребенок, уставший плакать, но пытаясь держать себя в руках. — Я чуть не упала, а потом поняла, что потеряла ориентацию. Я чуть не лишилась сознания. Сейчас мне уже лучше.
— Да, сейчас все в порядке. Все хорошо! Садитесь в машину и отдыхайте. Мы едем обедать!
Клэр не следила за дорогой, не задавала никаких вопросов и очнулась, когда мистер Бикулла уже вел ее под руку к столику в ресторанчике на углу Оксфорд-стрит. Затем, так и не узнав этого заведения, она осведомилась с деланным недоумением:
— Где мы находимся?
— В ресторанчике, который я сам обнаружил, — гордо заявил мистер Бикулла. — Мне никто о нем не рассказывал, никто! Но здесь замечательная кухня и великолепное обслуживание, и сейчас вы в этом убедитесь!
К мистеру Бикулле окончательно вернулось хорошее расположение духа. С видом радушного хозяина он ознакомил свою гостью с меню.
— Взгляните сюда, — советовал он, — можно заказать, например, жареную рыбу с картошкой фри за шиллинг шесть пенсов, телячьи котлеты с овощным гарниром за шиллинг семь пенсов или ростбиф со шпинатом за шиллинг девять пенсов. Цены здесь умеренные, как видите. А на десерт — шоколадную меренгу, кофе «Маршмэллоу» или шоколадное мороженое «Маршмэллоу». Я всегда заказываю оба лакомства и мороженое. Я так люблю сладкое!
— Пожалуй, — сказала Клэр, — я начну с напитков.
— Непременно! Заказывайте все, что хотите. Итак, на чем вы остановились?
Однако, несмотря на все свои старания, мистер Бикулла не смог восстановить прежнюю непринужденную обстановку. Чтобы не казаться невоспитанной, Клэр поддерживала беседу и с притворным вниманием выслушивала его странные анекдоты и теории о красивой жизни. Он ел с аппетитом, а она не притронулась к еде. Внимание Клэр привлекли его на редкость крупные ногти, два или три раза ее взгляд невольно на них останавливался. Ей почему-то стало не по себе. Но она не подала виду, и, когда мистер Бикулла пригласил ее в «Палладиум», куда уже купил билеты, она устало поблагодарила его и сослалась на головную боль. С нескрываемой досадой он понял, что вечер заканчивается, и оплатил по счету.
Заморосил дождь, туман рассеивался. Мокрый асфальт Оксфорд-стрит блестел в темноте. На этот раз они без труда поймали такси, и Клэр, ощутив почти не знакомые ей прежде угрызения совести, сказала, коснувшись его рукава:
— Простите меня, что я такая скучная. Я старалась развеселиться, но, наверное, слишком устала. К тому же у меня разболелась голова.
— Вы были очаровательны, — заверил ее мистер Бикулла.
— Это не так, но не думайте обо мне плохо. Мы ведь с вами еще увидимся?
— Буду рад навестить вас.
На пороге ее дома он с какой-то неуклюжей учтивостью пожелал ей спокойной ночи.
Клэр, раздосадованная, но все же довольная тем, что наконец осталась одна, поднялась к себе и по дороге зажгла свет во всех комнатах. Ребенок спал, Эльза тоже давно легла. Клэр сняла шляпу, надела домашние туфли и поставила чайник. Она зевнула и хотела открыть новую пачку сигарет, когда зазвонил телефон.
— О Господи! — воскликнула она. — Когда-нибудь закончится этот проклятый вечер?
Она с ненавистью уставилась на телефон, но трубку не снимала. Своей упрямой настойчивостью звонок все-таки одержал верх, и, в ярости подняв трубку, она услышала знакомый голос.
— Да, — сказала она. — Я так и думала, что это ты.
Глава XI
Через десять минут приехал Ронни и обнаружил, что входная дверь открыта. Мокрые шляпу и плащ он повесил на вешалку в прихожей. Возле гостиной он столкнулся с Клэр, выходившей из спальни. Она уже переоделась и была в своем старом домашнем халате. Клэр смыла макияж и будто нарочно, чтобы не выглядеть привлекательной, наложила на лицо жирный крем, отчего ее лоб и щеки неприятно лоснились.
— Ты закрыл за собой дверь? — спросила она.
— Да, конечно.
— Что случилось? — осведомилась Клэр, пристально глядя на него. — Выглядишь ты ужасно.
— Это был самый худший день в моей жизни. Я побывал в аду.
— Так, садись. Чай будешь пить?
— Нет, не буду. Хотелось бы знать, где ты была весь вечер. Я звонил тебе три или четыре раза. Последний раз — из телефонной будки. Я вышел прогуляться. Мне было так плохо, что я ушел из дома.
— Что случилось, Ронни?
— Я не уверен, случилось ли вообще что-нибудь, и это самое ужасное. Где ты была?
— Вышла пообедать, это не имеет к тебе никакого отношения.
— Ладно. У меня нет сил с тобой ругаться.
Ронни сделал нетвердый шаг к столу и плюхнулся на стул. Он откинулся на спинку, и лампа высветила морщинки на его безжизненно-бледном лице. Клэр смотрела на него враждебно и тревожно. Наконец он печально заговорил.
— Я в жизни никогда не питал иллюзий, — начал он, — и представления не имею, зачем мы живем на этом свете. Жизнь бестолковая, грязная и в общем бессмысленная штука, и мы в ней — какие-то мухи или жуки, кружащие над зловонным озером. Но все не совсем так, хотя так думать понятнее и проще. Жизнь гораздо сложнее, потому что иногда в ней встречаются люди, которые вроде бы знают, для чего вся эта возня, и считают такое положение вещей разумным. Как мой отец, например. Эти люди, по-моему, из прошлого, из вымирающего поколения. Я вовсе не считаю, что они правы. Я никогда не возлагал на них особых надежд. Но они существуют, и невозможно от них отмахнуться. В некотором смысле они внушают доверие, хотя мы не верим в то, что они нам говорят. Но когда выясняется, что они врут и лицемерят и, как все остальные, способны на мерзкий поступок, мы испытываем чудовищное потрясение. Ты понимаешь, о чем я?
— Нет, — сказала Клэр.
— Если не захочешь понять меня, то и не поймешь. Значит, я напрасно пришел сюда. Но мне больше некуда было податься.
— Тебе надо выпить, — заметила Клэр. — Я купила утром бутылку джина.
Она вышла и вернулась через минуту с подносом, на котором позвякивали два бокала.
— Есть бутылка джина, полбутылки плохого вермута, якобы французского, и вода, — сообщила она, — больше ничего нет.
Ронни встал, наполнил стакан джином на три пальца, добавил немного воды и выпил залпом.
— Если тебе очень плохо, я тоже выпью, — сказала Клэр.
— Ты знаешь моего отца, — проговорил Ронни. — Как ты считаешь, он способен на… ну, в общем, на преступление?
— Я считаю, что нет ничего невозможного, но его трудно заподозрить в чем-то предосудительном. Нет, ей-богу, вряд ли.
— Нет ничего невозможного, — повторил Ронни. — Именно это выбивает почву из-под ног.
— Ты что-то узнал о нем?
— Я не уверен, — ответил Ронни, наливая себе еще джина с водой.
— Налей и мне тоже.
— Не пей слишком много. Я хочу, чтобы ты слушала. Помнишь, я говорил о Фанни Брюс?
— О Господи, конечно, помню. Я вспоминала ее сегодня в тумане. Хорошо, продолжай.
— В тот роковой вечер, прежде чем расстаться с ней, я дал ей пять фунтов. Да, пятифунтовые купюры под ногами не валяются, по крайней мере у меня, и я обратил внимание на номер, который стоял на той бумажке. Номер был удивительный — 0 13 575310, цифры вначале увеличиваются по восходящей, а затем уменьшаются, и я невольно запомнил их порядок. Но когда велось следствие, не было даже упоминания о деньгах, найденных при ней, и я тоже ничего не сказал, потому что понял — чем меньше говорить, тем лучше для меня.