— Не убегай. Возвращайся и скажи им, что любишь их. Что бы ты ни сделала, они в конечном итоге простят тебя.
Пока он говорит, мое тело постепенно успокаивается от мелкой дрожи. Все, что он говорит, имеет смысл, я постараюсь надеяться на «семейные узы». Думая о возвращении домой у меня начинает крутить живот, поэтому я поворачиваю голову и смотрю на него.
— Почему тот парень называет тебя Блэки?
Смех сверкает в его взгляде, он закрывает голубой глаз и смотрит на меня карим.
— Из-за этого. Он говорит, что темный делает меня похожим на Черного Ирландца1.
— Почему у тебя глаза разного цвета?
— Это наглость!
Я качаю головой на его обиженный тон.
— Я видела человека с одним зеленым и одним голубым глазом, а другого — со светло-карим и зеленым глазом, но не видела таких глаз, как у тебя. Они…
— Странные, неприятные, приводят в смятение. Дай угадаю... ты не знаешь, какой из них фокусируется на тебе, верно? — на его лице появляется понимающая улыбка. — Я слышал все это раньше.
Я ухмыляюсь.
— Я собиралась сказать, как день и ночь. Они уникальны.
— Большинство людей не спрашивают о моих глазах так быстро. Обычно они танцуют вокруг да около, прежде чем спросить.
— Ой, извини, — говорю я, немного морща нос.
— Не стоит. Спасибо, что заставила меня почувствовать себя, по крайней мере, не ошибкой природы, — он включает зажигание и выруливает обратно на дорогу. — Готова сейчас сказать мне, где ты живешь?
У меня нет другого выбора, поэтому я называю улицу, которая находится в нескольких кварталах от моей. Пятнадцать минут спустя, он подруливает к многоквартирному дому и бегло окидывает взглядом заброшенное здание.
— Это твое?
Я киваю и тянусь к дверной ручки.
— Теперь ты в порядке, ребенок?
— Почему ты называешь меня ребенком? Ты не намного старше меня.
На его лбу появляется складка.
— Тебе не может быть больше четырнадцати?
Как будто возраст дает вам поблажку, чтобы выбраться из дерьмовой ситуации. Я не хочу его сожалений. Закатив глаза, я с силой говорю.
— Я достаточно взрослая, чтобы не рассказывать тебе об этом.
— Эй, — кричит он, когда я быстро выскальзываю с сиденья и закрываю дверцу, окна моментально опускаются вниз. — Береги себя, Рэд.
— Ты тоже, Блэки. Спасибо за поездку.
Кивнув на мой ответ, его губы дергаются в улыбке. Он закрывает окно, но не двигается с места, ожидая, пока я поднимаюсь по лестнице и тянусь к входной панели, блокирующую дверь. Конечно, я не знаю кода, поэтому просто набираю первые попавшиеся случайные числа.
При втором наборе БМВ заворачивает за угол, и я отворачиваюсь от двери. На полпути по улице понимаю, что я не отдала ему назад куртку. Сморщившись из-за моей забывчивости, я сдвигаю лацканы друг к другу и нежусь в тепле, и благодарна ему за это.
Когда я уже нахожусь в паре кварталах от моего района, мои зубы перестают стучать. Мои джинсы превратились в один большой кусок льда, который колит и давит на кожу. Я пытаюсь потереть руками свои бедра, чтобы они хоть чуть-чуть согрелись, и чувствую сильный запах дыма в воздухе. Я бегу вперед, тут же забыв о своем дискомфорте.
Огромная толпа стоит вокруг моего дома, наблюдая за царившим хаосом. Мигалка пожарной машины крутится, и пожарные делают все от них зависящее, чтобы потушить сильный пожар, который вздымается пламенем из зияющей дыры на четвертом этаже. Люди тихо бурчат о взрыве:
— Был ли это газ? — спрашивает кто-то.
Я закрываю рот, чтобы сдержать крик, который готов вырваться наружу. Мои пальцы дрожат, как у наркомана, которому необходима очередная доза. Наша квартира, соединенная с квартирой рядом, где Уолт проводит большую часть своего времени со своими приятелями, выпивая и разглагольствуя, когда тети Ванессы нет дома, сгорела. Похоже на взрыв, там даже тел не осталось, чтобы похоронить? Мысль об этом вызывает у меня тошноту.
Наконец-то льются слезы. Из-за Амелии, не из-за Уолта.
Чем это вызвано? Была ли это утечка газа в квартире? О боже, неужели тетя Ванесса была в нашей квартире, когда это случилось? Она должна была прийти домой еще час назад.
Нет. Нет. Нет. Пожалуйста, нет! У меня тогда никого не останется из семьи. Нет.
Когда мои ноги начинают подгибаться, кто-то кричит: «Талия!» Я резко поворачиваю голову в сторону голоса. Моя тетя с отчаянием пробирается сквозь толпу. В десяти шагах от меня, люди уже начинают расступаться, позволяя ей пройти. Как только она оказывается рядом со мной, ее темные глаза, в которых скрывается боль вперемежку с облегчением, осматривают мое лицо. Дорожки слез текут по ее щекам, но на ней до сих пор одета рабочая униформа, а пучок темных волос скосился набок.
Чувство вины клокочет у меня в горле, заставляя хрипеть, когда я пытаюсь говорить:
— Мне так жаль, тетя Ванесса.
— Ты в порядке. Слава Богу! — говорит она, схватив меня в свои крепкие объятия.
— Мне нужно... — слова застревают в горле, желая вырваться наружу. — Я хо-хочу сказать тебе.
— Молчи! — тетя выдыхает в мое ухо. — Пожарные не позволяют мне подняться, но я знаю... — она затихает, ее голос дрожит.
Она сжимает меня все крепче и крепче, как никогда до этого. Я обнимаю ее в ответ, понимая, что рассказывать ей всю правду было бы еще более болезненным сейчас, чем то, что она уже испытывает. Амелия не была родной, но она любила ее, как дочь. Но у нее есть я, с тех самых пор, как моя мать проглотила целый пузырек таблеток, когда мне была всего неделя от роду. Оставить моей тети хранить несколько приятных воспоминаний лучше, чем ничего, поэтому я сжимаю свою челюсть и проглатываю вину и гнев.
Ветер поднимается, способствуя распространению пламени. Несколько пожарных прорываются через толпу, и мы должны отойти с их пути, чтобы позволить им пройти. Когда мы поворачиваемся, чтобы взглянуть на мужчин, пытающихся усмирить пламя, пока наши жизни буквально утопают среди обломков и дыма, она говорит:
— Некоторое время будет тяжело, Талия. Теперь остались только ты и я, как это было всегда.
— Я знаю, — отвечаю я и проглатываю возвращающуюся тревогу, царапающую мое горло. Нам придется спать в приюте сегодня и, вероятно, еще какое-то время, пока мы со всем не разберемся. У нас больше нет семьи. Тетя только что окончила школу медсестер, и это была ее первая работа. Даже с ее зарплатой, она зависела от дохода Уолта по столярному делу, которое на самом деле не стоит и выеденного яйца. Хорошо, что она никогда не узнает настоящую правду по поводу оплаты аренды квартиры и ее автомобиля. Мысль бросить школу и найти работу гложет меня изнутри. Школа — это мой единственный шанс поступить в колледж и сделать свою жизнь лучше… Тяжело вздохнув, я опускаю плечи и скольжу руками в карманы куртки, чтобы как-то укрыться от резкого колючего ветра.
Мои пальцы упираются во что-то металлическое, я хмурюсь, ощупывая этот предмет. Когда подушечкой своего пальца трусь о стекло циферблата, понимаю, что, наверное, он сунул их в карман перед тем, как я вышла из машины. Коварный угонщик автомобиля.
Моя печаль по Амелии очень тяжела для меня, я выгляжу такой слабой по сравнению с прочным стержнем моей тети. Она всегда была намного сильнее меня.
Она обнимает меня за плечи и спокойно говорит:
— Мы вместе, и мы получим помощь. Я знаю, у нас все будет в порядке.
Однажды.
Я крепко сжимаю часы в кулаке, ощущая металл. И это все у нас уже есть. Спасибо за радугу, Блэк.
— Вставай, соня, — говорит Кэсси, ударяя по моей заднице, перед тем как сесть.
— Ой! — я рывком поднимаю голову, утренний солнечный свет, заставляет меня прищуриться, пока смотрю на нее сквозь рыжую спутанную гриву волос. — Что с тобой? Солнце едва поднялось. Я не собираюсь на пляж в такую рань, там, возможно, слишком холодно.