— Видал? Теперь он у нас в руках!
— Не дастся!
— Полезай, полезай… Нечего тут…
Кузьма полез первым. Проход, сначала узкий, все более и более расширялся. Коегде осыпавшаяся земля перегораживала путь: разгребали руками. Потом проход стал так широк, что можно было встать во весь рост.
— Тутося? — прошептал Кузьма и вдруг дернул Ивана за руку. — Стой… Не шевелись…
Впереди слышался шорох, как будто чьито шаги по осыпавшейся мягкой земле.
— Мыши?
— Нишкни…
Опять прислушались: явно шаги. Совсем близко. Ктото дышит — в тишине подземелья казалось, что дышат рядом — над самым ухом…
— Они… — прошептал Кузьма. И как ни храбрился Иван, это дыхание в таком месте, куда не мог забраться ни один человек, сильно тревожило и его.
— Я тебе говорю: они, — беззвучно шептал Кузьма.
Мелькнул легкий свет — мелькнул и погас. Так же быстро вырисовалась и исчезла смутная человеческая фигура. Кузьма уверял потом, что он слышал глухой подземный голос:
— Кто здесь?
Потом рассказывал он, что при блеске "будто от молоньи" видел он человека в нахлобученной на лицо шляпе, — далее следовало точное описание шокоровского привидения — будто бы это привидение стояло у большого железного ящика, чтото вынимало из ящика и запрятывало в свои широченные карманы.
Но все это рассказывал он на другой день, на самом же деле он видел только темную человеческую фигуру и закричал при виде этой фигуры:
— Свят, свят, свят!
И оба они бросились вон, и побежали, не соблюдая необходимой в таких случаях осторожности.
— Держи их, держи! — слышали сзади глухой подземный голос.
Шокоровские сторожа действительно не заснули в эту ночь и бродили по парку под охраной висевших за плечами винтовок. Слышали они будто бы шум в старом доме и видели будто бы свет в одном из нижних окон — но в дом не вошли.
— Ежели человек, то он как вошел, так и выйдет, а мы его и на воле поймаем, а ежели…
И верно: не прошло получаса, как заслышался треск сухих сучьев и чьито быстро мелькающие тени пробежали между деревьями.
— Держи их, держи!
Ефрем наугад выпалил из винтовки.
Ктото упал. Сторожа приволочили упавшего человека в сарай. В сарае зажгли коптилку.
— Ну и привидение, — сказал Нефед, разглядывая тщедушного мужичонку с рыжей, клином бородкой, — ну и привидение… Да никак это ты, Кузьма?
— Так и есть — Кузьма! С нами крестная сила!
Утром Кузьма был доставлен в совет и допрос выяснил, что Кузьму "нелегкая занесла", что будто бы пошел он с верным человеком клад искать, а верный человек оборотился чертом, и клад ему, Кузьме, в руки не дался. Несмотря на страх перед нечистым, Кузьма не хотел выдавать свой секрет, полагая причиной неудачи неправильное время, — надо было идти после петухов, когда, как известно, нечистый над человеком власти не имеет. И потому он сказал, что искал будто бы клад в старом доме и видел будто бы тень молодого барина, — далее следовало обычное описание привидения. Кузьму оставили в покое, заперев предварительно в холодную, — а сами стали обсуждать создавшееся положение.
Привидение надо было немедленно поймать — тем более что приметы его были всем известны, — но насчет клада единодушия не было. Одни полагали, что клад — пустая выдумка, другие, опираясь на народную молву, считали его существование вполне возможным и полагали, что если Кузьму припугнуть, он расскажет, — недаром он связался с нечистым.
Припугнуть выпало на долю Митьке, который так ловко сумел вооружить сторожей, — и на него же возложена была обязанность раскрыть и всю эту чудеснейшую историю.
Кузьма за это время успел успокоиться — и обдумывал новую историю о том, как очутился он в ночное время на усадьбе, — но обдумать этой новой истории не успел. Явился Митька.
— Или, — говорит, — ты все расскажешь, или тебе крышка! А потому говори правду: куда спрятал клад!
Пришлось сказать, что клад спрятал не он, а покойник — и рассказать ту историю, которая нами изложена выше. Отыскана была и яма и проход, в меру пролезть человеку; дошли до места, где можно встать во весь рост, видели наполовину засыпанные землей следы, но не нашли ни привидения, ни железного ящика, о котором рассказывал Кузьма. Кузьма тут же сознался, что железного ящика могло и не быть.
Стало ясно, что клад был кемто украден. Но так как клад этот, как и все оставшееся от бежавшей буржуазии имущество, являлся по закону собственностью государства, то покража его признана была преступлением, нанесшим ущерб интересам республики. Оставить такое дело без расследования было даже преступно, а за отсутствием поблизости следователей пришлось взяться за это дело самому исполкому. И первым долгом заявились, конечно, к Ариадне.