Звенящая тишина установилась в зале. Всё погрузилось во тьму. Один луч освещал Кристиана, другой Ану, сидящую за столиком, подпиравшую рукой в перчатке румяную щёчку. Когда она улыбнулась, у её глаз собрались достойные морщинки, сияние в глазах преломлялось отсветами сияющего платья. Её волосы, талантливо выкрашенные в пепельный цвет, уложенные в элегантное каре в стиле тысячи девятьсот шестидесятых, превращали её в создание не от сего мира. Что-то слишком одухотворённое, возвышенное, живое. В её годы наверняка каждый бы хотел выглядеть так, как она. Особенно сейчас — такой красивой и счастливой.
— Эта элегантная леди с бирюзовыми глазами стала смыслом моей жизни. Центром всего живого, движущегося и существующего. В этом году нашей любви пятьдесят: мы познали много тонов, — он хитро подмигнул, — Нам пришлось вместе многое увидеть, многое пережить, вырастить двух детей, вынянчить внуков, каждым из которых я горжусь. Особенно горжусь Мэлом, которого сейчас нет, — снова смех, — Потому что он, наконец-то, взялся за ум и окончит институт. Не то, что его дед.
Дориан рассмеялся рядом со мной, вместе со мной. Я с улыбкой уткнулась в его плечо.
— Я хочу сказать тебе спасибо, дорогая Ана, за твоё терпение, за твою любовь, за способность выслушать, понять, простить. За твою смелость, милосердие, сочувственность, верность и преданность. За наших детей — просто невероятного Теодора Грея и не менее невероятную малышку Фиби, которая навсегда останется папиной малышкой, о которой папа, — он вдруг замолчал, — Всегда слишком переживал… И которую всегда очень сильно любил, даже если и совершал поступки, которые принято называть «ошибками». Только сейчас я вижу, только сейчас понимаю: не знаю, насколько видите это вы — но ничего не было зря. Ничего. И никогда не будет. Я, со своей любимой Анастейшей уверен в том, что победа в руках у тех, кто может сострадать и любить. В их руках спасение всего, — Кристиан ненадолго умолк, я еле сдерживала всхлип, — Я предлагаю выпить за мою единственную спутницу жизни — Анастейшу Грей, — он поднял высоко бокал — и под аплодисменты, звон фужеров, опустошил его до дна.
Я утёрла слёзы, которые упорно продолжали бежать по щекам. Шумно выдохнув, я уткнулась лбом в плечо Дориана, который тут же прижался губами к моему виску и продолжительно поцеловал. Были объявлены танцы, после представления всем участка с большим количеством ящиков, предназначенных для пожертвований. Улыбчивые девушки комментировали, куда пойдут средства из каждого. Кристиан, возвращаясь со стороны сцены, подошёл к нам и потрепал Теодора по волосам, чем заставил нас рассмеяться. После чего он подошёл ко мне и склонился к уху:
— Лили, Эндрю ждёт тебя в нашей домашней гостиной, там всё охраняется, ничего не бойся, — он пожал моё плечо. Дориан прожигающим взором поглядел на деда.
— Дори, не переживай-ка ты так, там всё под контролем, — как можно бодрее произнёс Кристиан. — Идёшь, Лили? — он смотрел в мои глаза.
— Иду.
— Я провожу тебя, — след за мной встал Дориан.
— Нет, друг, ты сиди, — Кристиан положил ему руку на плечо и усадил обратно, — Ты можешь только усугубить всё и вызвать гнев. Это долг Лили. Она должна его выполнить.
Кристиан кивнул мне, чтобы я шла. Тяжко сглотнув, я вновь посмотрела на Дориана. Его глаза молили меня остаться. Кристиан стоял меж нами. Я приподняла юбки, и уже было развернулась, но вновь посмотрела на свою любовь. Я хотела ринуться к нему, зацеловать, что есть сил, но просто не смела двигаться. Марсель с шумом встал со стула и потянул ко мне руку, скорее всего, чтобы усадить обратно, но Кристиан без лишних слов за локоть оттянул его, возвращая на прежнее место. Марсель ударил рукой по столу и посуда затряслась. Внешнее маниакальное спокойствие Дориана говорило только о том, что его нервы на пределе.
— Лили, — поторопил меня Кристиан. Я часто закивала и, быстро развернувшись, на дрожащих ногах двинулась в сторону гостиной.
Огромное пространство за дверью, в которую я вошла, заливал свет люстр. На диване с бокалом бурбона сидел Эндрю Батлер. Увидев меня, он растянул губы в улыбке, а его тёмно-карие глаза озорно заблестели, каким-то пьяным, опасным свечением. Я шумно выдохнула скопившийся воздух в горле. Мне не хватало сил произнести хоть слово. Последние годы я видела его лишь на фото, и то очень редко. Эндрю встал с дивана и медленно принялся подходить ко мне, я стала пятиться назад. Он остановился.
— Что, боишься, дочурка? — он расхохотался. Я еле сдержалась, чтобы не сморщиться от боли, крепко сжав руки в кулаки.
— Я тебе не «дочурка», — громко выдохнула я, — Я не боюсь тебя. Просто стой там, где стоял.
— Ты даже не знаешь, о чём я хочу говорить.
— Как всегда о какой-нибудь мерзости и о выгоде для себя любимого? — я выгнула бровь. Он снова залился смехом. Не понимаю, над чем он смеётся, если это правда — правда всей его жизни.
— Стать богачкой без всяких там Греев, мерзость? — он отпил ещё бурбона, — Знаешь, Лили, ты меня не проведёшь. Я же знаю, что ты хочешь славы, денег, дорогие побрякушки и прочую херню. Ты — Лили Батлер, которая очень умело может играть. Не только на сцене, но и в любовь, — я почувствовала, что слёзы стали душить меня. Я нещадно тёрла ключицу, вжавшись спиной в стену, мне хотелось умереть уже оттого, что он говорит. Я хотела его ненавидеть, быть сильной, но что-то внутри ломало меня.
— Ты… ни капли не изменился. Ты совсем меня не знаешь…. никогда меня не знал. Ты хоть помнишь, какого числа у меня день рождения? — судорожно сглотнула я. Он сжал губы, так пьяно и мерзко. Сдерживаться становилось легче. Я убрала руку от раскрасневшейся кости в зоне декольте, и поправила чёлку, упавшую на глаза. Выдохнув, я продолжала, — Говори, что тебе нужно. Мне от тебя лишь то, чтобы ты никогда больше — ни под каким предлогом, ни под какими обстоятельствами — не появлялся в моей жизни. Я никогда ни о чём тебя не просила. Я прошу тебя только об этом. Ты и Шон причинили мне достаточно боли, равно как и моей матери. За все свои двадцать три года я не помню ни одного счастливого момента, который я бы прожила с тобой. Я всегда чувствовала мёртвую, непроглядную стену и отторжение, неудержимую неприязнь, которую ты вызывал во мне своими поступками. Я страдала за мать. Я страдала за себя. Я всё смогла выдержать, но теперь с меня довольно. Говори мне, чего хочешь. Я сделаю, что хочу я, то, что под силу мне, а не желанно тебе. Я не игрушка. В отличие от тебя, я умею любить. Меня можно любить. Ты никогда этого не позволял. Ты делал всё, чтобы тебя ненавидели. Ты практически добился от меня этого! — прорычала я.
— Ты станешь женой Шона, Лили, — маниакально спокойно произнёс он, — От твоего Дориана скоро останется только оболочка, да и некоторые сбережения в банке. Бредли вышел благодаря нам. И теперь он едет запускать в воздух офис. Как думаешь, много людей погибнут? Насколько мне известно, многие там любят задерживаться допоздна, — кровь во мне похолодела. Я чувствовала, что сейчас вот-вот потеряю сознание.
— Нет! — отчаянно закричала я, и, открыв дверь, подняв юбки настолько, насколько возможно, выбежала из гостиной.