Но только единственное было важным, на камере видеонаблюдения при выходе из дома — засечён Бредли. Блять, тебе не повезло, что это ты. Ты. Сука, сука, сука! Я усилил скорость. Я нагоню этого хера, я сделаю это! Включаю дальние фары. Издали огни усадьбы, где ещё недавно совсем счастливой бегала Дэйзи, а теперь лежит… униженная, почти убитая, одним этим мерзким ублюдком! Всё в глазах темнело, давая лишь его образ. Израненный, уничтоженный, загубленный мной! Я видел, как его догоняю, давлю к стене и собственноручно вырываю его грёбаное сердце… Но он сам вышел мне навстречу! Выбежал на дорогу! Сам! Я убил его! Тоже сам. Хруст костей! Пополам. Я сделал, сделал это!..
Я всё ещё слышу хруст каждой кости, каждого хрящика и жилы, я слышу этот болезненный — то ли обрубленный крик, то ли оборванный стон, — и точно жаром, бешеным жаром окатывает меня, как брызги крови стекло авто. Я торможу ватными ногами, сжимая потными, дрожащими руками руль, готовый сдохнуть, превратиться в пепел, но пережить этот момент ещё раз, убить его ещё сотню, тысячу раз, за то, что чуть не убил моего отца, чуть ли не изнасиловал мать, чуть не задушил Лили, истерзал насилием мою сестру и сломал теперь мою жизнь.
— Ненавижу, — прошипел сквозь зубы я.
Мне вдруг вспомнилась Элена, когда я упал головой на руль и крепко стиснул его пальцами.
— Знаю, что это было против правил. Я всё знаю, Дориан, но я не могла иначе. Видеть эту боль стоит очень дорого. Не дай Бог тебе когда-нибудь понять меня!
— Страдания одного не повод забирать жизнь у другого!
— Хоть бы ты не понял, что может быть иначе…
Я понял в ту же секунду, что отключаюсь.
***
— Это правда? — шепчет Лили, бросив жалостливый, потухший взгляд мне в глаза.
Темнота комнаты убивает. Я уже будто в темнице. Я уже всё сказал. Я просил никого не приходить. Дать мне последний день уединения и тишины. Особенно после того, как Лили назвала меня «чудовищем». Тогда это был гнев. Честный и праведный. Она не искала мне оправданий, да и я не искал. Он выбежал навстречу. Или я его нагнал. Я не помню. Видеорегистратору наступил конец хер знает, отчего. Я ни капли не жалею: я убил. Я хочу нести наказание не за это. А за то, что увидел разочарование в глазах Лили. Это самое страшное, что я когда-либо мог увидеть в её глазах. Шон и Эндрю понесут наказание. Два вора, которые скрывались за ширмой компании, а деньги воровали у других. Люди работали за центы, а они жили припеваючи. Мои люди в компании матери убиты. Триста человек — это далеко не малая потеря. Я сам убийца. Я готов понести наказание. Я сказал это Кристиану, Марселю, Теодору. Каждый искал мне оправдание. И только Лили увидела во мне чудовище, монстра. Она подтвердила его во мне. Может быть, случайно, неосознанно, боясь меня. И вот теперь, спустя три дня, когда она откуда-то узнала, что я самовольно иду за решётку, она вдруг с поникшими плечами и промытым слезами лицом решила вернуться и убедится во всём. Я люблю её. Но я монстр. Я должен уйти.
— Дориан, ты правда пойдёшь в тюрьму? — её всегда ровный голос, сейчас, казалось, резали пилой. И это была не игра. Она никогда не играла со мной. Она была честна в том, что чувствует и видит. Быть может, поэтому я так сильно… полюбил её?
— Да, правда, если ты о том, что… — мой голос предательски сбился, — О том… понесу ли я наказание?..
— Ты же был в аффекте, верно? Ты не мог, просто не мог убить, убить его осознанно! — каждый раз, когда он произносила слово «убить» — голос её опускался до неслышного шёпота. Неужели, и она теперь оправдывает меня?
— Не ври ни мне, ни себе, Лили, — прошептал я, — Мы оба знаем, что я чудовище. Я гнал на автомобиле по всему городу и не передавил никого, кроме него. Я был в ярости — да. В гневе — да. Но я был в сознании, не в аффекте. Я готов убить за тех, кого люблю. Да, я сделаю это снова, если кто-то причинит боль тебе или моей семье. Да, я чудовище. Я монстр. Я не человек. Ты, ты достойна большего… Чёрт знает, почему, но ты здесь, Лили! — прокричал я надорванным голосом. — Что тебя привело после того, как ты признала, что я монстр, что мне не место среди людей? Что привело тебя ко мне? Ты чувствуешь вину? Её нет. Это была моя машина, скорость, мои руки, ноги и глаза. Может, хочешь с укором смотреть на меня? Смотри, пока я ещё не за решёткой. Столько, сколько тебе нужно! — я терял контроль. Я видел, что Лили меня боялась. Это видно, это ощутимо.
— Я здесь, потому что я должна быть здесь, — на мой оскал еле слышно прошептала она и подошла ко мне как можно ближе, осторожно положила руку на щёку. Я отпрянул от неё, уткнувшись взглядом в пол.
— Нет, — еле слышно произнёс я, — Ты ничего не должна убийце и монстру.
В глазах Лили застыли слёзы. Боль плескалась в них, как русалка в пучине пушистых белых волн.
— Я… я люблю тебя, — прохрипела она, — Если ты не хочешь меня видеть, скажи.
— Я хочу видеть тебя. Но не могу. Есть одно чувство, которое я люблю — это справедливость. Есть одна девушка, которую я люблю — это ты. Я прошу тебя лишь об одном. Будь рядом с Дэйзи столько, сколько нужно. Твоё чудовище будет наказано…
— Дориан, хватит! — она вдруг села на колени на пол и зарыдала, плотно закрыв маленькими ладошками лицо, — Дориан, пожалуйста, не надо. Я прошу тебя, умоляю, не надо, — её голос дрожал, а всхлипы заполняли комнату, — Я думала, так не бывает…
— Что принц может оказаться чудовищем, Лили? — горько ухмыльнулся я, сев на корточки перед ней.
— Что можно быть таким, как ты! Что счастье, которое впервые было ко мне так близко, и в этот раз поворачивается ко мне спиной! Ты любишь меня, убиваешь меня тоже ты! Ты убил не Бредли, нет! Ты убил нас! Я так и знала, что ты примешь это решение, ведь благородство в тебе порой просто сносит крышу! Я назвала тебя чудовищем не из-за Бредли, а из-за нашей задавленной теми шинами жизни! Я должна бы сейчас убежать, вычеркнуть всё, чем жила последние дни, часы, месяцы! — она давилась слезами, крича, — Но я не могу! Ты у меня в самом сердце, внутри, под кожей! Я многое наговорила, я была зла, но только лишь потому, что я теряю тебя, Дориан! Я теряю тебя! Сейчас мне кажется, лучше бы я вообще не появлялась в твоей жизни, ты бы не связался с Бредли, ты бы жил так же, как раньше, не было бы ничего из того, что происходит сейчас! Ты должен возненавидеть меня, а я тебя за то, что уже никогда у нас ничего не будет! Я не знаю, почему не могу это сделать! Не знаю, почему не могу возненавидеть тебя, если от любви до ненависти — только один шаг! Я не могу, Дориан! Я не могу! У меня всё стынет внутри, я тебя теряю, понимаешь, я теряю тебя! — Лили рвала на себе волосы, царапала саму себя, и у меня горело в самом сердце, там, где Лили била меня кулачками по груди, когда я попытался её обнять. Да, она сопротивлялась, но долго… не могла.
Она обмякла в моих руках, по-детски вытерла слёзы с глаз. Внезапно, как дикая кошка, она схватила мои скулы и оставила на моих, уже безжизненных губах, горячий поцелуй. Глубокий укус до крови. Её тело, которое так крепко прижалось ко мне, затем оголилось и заставила меня вонзаться в неё всю ночь-напролёт.
Я хотел быть наказан ещё больше, чем раньше. Именно поэтому на следующее утро я пришёл в клетку сам. Если быть тигром без воли, то отказаться от неё только по собственной. Но от Лили я отказаться не мог. И не отказывался, не отказываюсь, никогда в жизни.
Сорок лет заключения. Практически всю жизнь.
Я готов ждать миллион лет.
epilogue
Лили
Холодный февральский вечер расстилал свои туманные пространства моему взору. Который день я сидела вот так, перед окном, в пустом целыми днями особняке Марселя. Только вечером он привозил ещё больше исхудавшую, повзрослевшую Дэйзи, из которой в один ужасный, летний вечер, было выпито всё веселье, весь блеск в глазах. Утешение своё она видела лишь во мне, Марселе и Альберте. У неё оно было. У меня… пустота.
Дориана нет со мной уже восемь месяцев. В тюрьме он наотрез отказывается видеться. Не только со мной, со всеми. Мы даже не попрощались. Судья Грасс не раз говорил, что Дориан сам усугубил своё положение. Когда я стала спрашивать, что это значит, то он вполне спокойно отвечал, что это такое психическое влияние самой ситуации. Он был в гневе, его ломало от боли и переживаний за Дэйзи, мозг преподнёс ему лживые картины происходящего, хотя Бредли Ривз, который сам мог быть в аффекте, мог броситься под колёса, так как ничего хорошего ему там не светило. Я просила о помощи всех, кого могла. Кристиана Грея, который заручился, что процесс будет двигаться и попросил о помощи специалистов по восстановлению записей с видеорегистратора и психологов. Я попросила о помощи Арбаля, прекрасно зная, что без чьей-нибудь помощи Дориан не согласиться посетить психиатра. Я даже просила Микеле помочь ему бежать. Вот, до чего доходило моё отчаяние. Софина меня ненавидела, во всём винила.