— Готово, — спокойно произнёс я.
— Да. Да, — повторила она, слабо улыбнувшись мне. — Мы поговорим после спектакля, ты же не будешь против? Зрители… ждут, — как бы оправдываясь, произнесла.
Впервые она выглядела такой зажатой и неловкой, у неё было лицо женщины, которую ведут по широким улицам абсолютно голую, силком, на эшафот. Как же она чувствует то, что на ней одето. Как же она чувствует приближение…
— Конечно, я не буду против. Я дождусь тебя, — осторожно улыбнувшись, произнёс я, под звук раздавшегося первого или второго звонка, — Иди, я догоню, мне нужно будет сделать один звонок.
Джессика кивнула мне, и мелкими шагами вышла из гримёрной, двигаясь по знакомым мне ступеням к кулисам. Я закрыл за неё дверь и сел на край стула, тяжело выдохнув.
— Она ушла? — я услышал слабый стук, раздавшийся изнутри дубового гардероба, сопровождаемый тихим, кратким вопросом. Бог знает почему, но я улыбнулся.
— Да, — ответил я.
— Может, ты выпустишь меня из шкафа? Знаешь, тут такое дело… Его нельзя открыть изнутри.
— Ох, какая досада, — протянул я, ухмыляясь на её едкий тон, — Я сейчас расплачусь от жалости.
Негромко рыкнув, она сильнее ударила по дверцам, видимо, уже ногами и прошипела:
— Это я думала, что расплачусь от жалости, когда старая колоша попросила тебя раздеть её. Хорошо, хоть не изнасиловала, мечтая о «грубых ласках»…
— Я выпущу тебя, если ты заткнёшься, — холодно вспылил я, чувствуя, что эта кареглазая мышь начинает меня бесить.
Одним лёгким движением я открыл дверцы шкафа, она распахнула их двумя руками, в мгновение поднявшись со дна короба. Её взгляд был полон странного огня, который я не видел раньше.
— Почему ты так смотришь на меня? — в упор спросил я.
— Потому что… Спасибо, что не выдал, — выдохнула она и, встряхнув платье, прямо пред моим лицом, помчалась из гардеробной, — Спешите к приме, она ждёт оваций, — успела бросить она напоследок.
Ещё минуту я смотрел вслед неизвестной мне девушке, силясь понять, почему хочу остановить её. Остановить и посмотреть в горящие глаза, меняющие цвет от серого до карего. Осознав, что эта маленькая актриса ещё не поняла, что платье на «приме» именно то, что она так старательно перекроила, я улыбнулся. Её ждёт сюрприз, если она будет в зале.
Господи, я и сам не могу пропустить подобное «представление».
…Смех, «ахи» и «охи», вопли неодобрения и радости, жуткий стыд полуголой Джессики, её слёзы. Это я увидел, едва зашёл за кулисы, чтобы посмотреть на происходящее. Я несколько опоздал. Всё уже случилось. Увидев меня, Джессика бросилась прочь, и я даже не попытался её останавливать. Она была сломана и ей было до боли плохо, а мне… мне почему-то было плевать. Я даже как-то облегчённо выдохнул. Я простоял за кулисами, пока все до единого зрителя не покинули зал. Когда я уже решил уйти, ко мне подбежал директор театра, с какими-то извинениями и фальшивыми сожалениями.
— Мистер Грей, я не вижу другого выхода, как отстранить мисс Нильсон. Понимаете, при всём моём уважении к вам, я не могу держать у себя в труппе актрису, которой… которой плевать, в чём говорить, как говорить, и что говорить… Может, мои речи бессмысленны, но посудите сами, захочет ли она сама выйти на сцену после случившегося? Зрители недовольны, актёры тоже, с ней так тяжело работать…
— Фрэнк, — резко прервал его я, — Делайте, как считаете нужным. Теперь, мне плевать на то, что происходит в вашем театре.
— Мистер Грей, вы неправильно поняли…
— Это вы неправильно поняли. Я не сказал, что отказываюсь вас финансировать. Я сказал, что ваша труппа меня больше не касается. Делайте, что считаете нужным.
— О, мистер Грей, благодарю вас! — он начал крепко пожимать мою руку. С некоторыми усилиями, я вытянул её и, кивком простившись с ним, вышел прочь из зала.
Минуя широкими шагами холл, я чувствовал, как дыхание и шаги становятся всё тяжелее. Трудно было объяснить причину, но я испытывал эйфорию, точно отчего-то освободился. До этого мгновения, я мог бы многое анализировать, о многом говорить с Джессикой, объяснять, почему охладел и отдалился, почему чувствую себя раздвоенным на части, разбитым и неполноценным, когда нахожусь рядом с ней, не до конца остепенившейся женщиной и плохо состоявшейся актрисой. Я до последнего не верил, что план той девочки, чьё имя я так и не узнал, сработает. И то облегчение, что я испытал, нельзя передать словами…
— Эй! Стойте!
Дрожь промчалась по венам от узнанного мною голоса, и я сдержался, чтобы не остановиться тут же. Я чуть замедлил шаг, чтобы убедиться, что обращаются ко мне. А к кому ещё? Холл пустой…
— Я не знаю, как вас зовут, чёрт возьми, но стойте!
Я обернулся на эту фразу — и тут же столкнулся взглядом со встрёпанной «модисткой». Её глаза сияли, а дыхание было быстрым. Видимо, она обежала весь театр, чтобы найти меня.
— Я слушаю вас, — произнёс я, возвращая с небес на землю.
— Как вас зовут?
— Дориан Грей, — она нервно засмеялась, заправляя прядь волос за ухо.
— Что ж, тогда я Джейн Эйр, — она чуть сжала губы, — Я… Вы… помогли мне опозорить свою Сибилу Вэйн, а я… Даже подозревать об этом не могла. Объясните, почему?
— Во-первых, для Джейн Эйр вы слишком коварны и красивы, — улыбнулся я, — А Дориан Грей — моё настоящее имя.
— Лучше ответьте на мой вопрос, — перебила она.
— Я вам не обязан ни в чём отчитываться, Лили Дэрлисон, — тихо произнёс я, прочитав её имя с пейджера, пришитого к костюму, что висел у неё через руку.
— Вы просто дьявол, мистер Грей, — выпалила она, глядя прямо в мои глаза.
Я не смог сдержать ухмылки, хотя в груди у меня горело. Я хотел сказать ей «спасибо» за то освобождение, которое я чувствовал до того момента, пока она не догнала меня. Не догнала меня…
— Сочту за комплимент, — произнёс я.
Сделав над собой усилие, я круто развернулся и широкими шагами двинулся к машине. Я считал ступени, чувствуя прожигающий взгляд затылком, спиной, шеей. Что-то внутри моей груди начало дышать, громко и легко.
Бежать к чёрту из этого театра, как дьяволу из рая. Бежать и подальше.
obsession
Дориан
Посмотрев на календарь, я отчётливо осознал, что уже три дня никуда не выходил из квартиры. Остывший кофе не мог изменить моего настроения ни в одну из сторон, голова болела от мыслей. Поначалу, на мобильник приходили сообщения от Джессики, с извинениями, просьбами о помощи и даже угрозами суицида. Во всех её текстовых мольбах, а позже голосовых, сквозил крепкий дешёвый бурбон и водка, так что всерьёз я к этому не относился. После той эйфории, что меня охватила, я вдруг почувствовал опустошение и ощутил себя ужасно. Всё перестало лезть в мой мозг, кроме образа мисс Лили Дэрлисон. И даже работа меня не привлекала своим нескончаемым потоком документации, что заполняла мою электронную почту.
Я пытался понять, что всё это значит и ни одна из мыслей мне не нравилась. Надо было уволить её из театра. Она бы ушла неизвестно куда, и я бы тогда не горел желанием ворваться в знакомое мне здание, — из которого я бежал, как чёрт от ладана — найти её, схватить за плечи, чтобы… Чтобы, что? Посмотреть в её глаза? Сказать, что она убила для меня Джессики и заставила чувствовать себя последним человеком? Уволить её? Сделать ей больно? Для чего мне нужна встреча с ней? Не для чего. Пусть она наконец-то начнёт играть, если камнем преткновения для неё всегда была лишь Джессика. Так, а что, если она ей просто чем-то нагадила? А та, возомнив себя великой актрисой, решила, что если Нильсон исчезнет, роли юных девиц и цариц перейдут ей. Я набрал номер заместителя директора, Гарольда Фишера, мечтая узнать, каков сегодня актёрский состав. Если в нём есть имя Дэрлисон, я загадал, что так суждено: она уволена не будет, а я лично приеду и оценю её игру. Может, посмотрев, как она выглядит на сцене, эти чары «ничего не под силу», наконец, спадут?