И сегодня, с самого утра я чувствовала себя прескверно, пока не приняла душ и не сделала себе кофе. Сев на тахту, я плотнее укуталась в плед и пила обжигающую жидкость, пока в голове у меня роилось множество мыслей. Я ругала себя за то, что поехала. Я позволила себе огромную слабость, допустив всё то, что произошло. Сначала всё было, как во сне или в сказке, но туман рассеялся его ледяным, двойным «нет», оттолкнувшим меня от него на километр. Как я могла поверить Марселю в то, что этот человек страдал по мне? Как я вообще согласилась поехать в этот клуб?..
— Лили Дэрлисон, ты не отклонишь моё предложение. Будь благоразумна, если при взгляде на Дориана в тебе хоть что-нибудь трепещет. Признайся, он тебя волнует? — склонившись ко мне, произнёс Марсель мне на ухо, пока я кипятила взглядом «леди Диану» и её новоиспечённого кавалера.
— Если ты решил стать моим исповедником, то я коротко скажу тебе: да, только ему на это всё равно.
— Нет, Лили. Ему далеко не всё равно на тебя.
— С чего такие выводы?
— Я знаю своего брата.
— Понятно, — я вяло махнула рукой.
— Лили, у нас с ним очень мало времени, поэтому я тезисно: как видишь, парень исхудал, пьёт он каждый божий вечер, смотрит сейчас на тебя, как ребёнок на мороженое. А как самый главный и веский аргумент, я приведу то, что его спальня завалена твоими портретами. Я сбился со счёта, считая их. А так как мой брат глубоко в душе художник, а не бизнесмен, думаю, тебе будет не трудно догадаться, что это он их написал. Могу ручаться, что ты узнаешь его настоящего. У меня всё. Время и место ты знаешь.
После этого, Марсель ушёл, а вскоре утащил за собой своего брата, который, несмотря на то, что ему было «приятно» со мной познакомиться, смотрел на меня так пронзительно, что сердце во мне замирало. Он обернулся, уходя, — этот взгляд, полный нежности, я оценила, как приглашение от него. Я была готова отдаться этому счастью, нахлынувшему с головой. Когда он ушёл, я всё ещё ощущала его взгляд на себе. Я чувствовала его всё то время, что была в аудитории.
И что теперь? Теперь, я чувствую самое настоящее, ни с чем несравнимое отвращение к самой себе. Возможно, что его взгляд потерял ко мне нежность, когда я так быстро согласилась поцеловать его в шею? Но я всем нутром чувствовала, что не могу ему отказать. Я утопала в его глазах, в больших руках, что сжимали мою талию. Я не могу передать то чувство, которое ощутила, прижавшись к его телу своим. Когда ощутила всю его мощь и силу, тепло его объятий и аромат Lacoste, дурманящих, мужских, терпких. То, как он укутал меня в свой пиджак, как послушно держал голову откинутой назад, как дёргался его кадык под прохладной кожей, которую так близко чувствовали мои губы. Я была готова в ту секунду к чему угодно: к концу света, смерти, солнечному затмению, землетрясению, но только не к этому нет, что потоком холодного ветра откинуло меня от него куда-то в темноту, в гущу холода и пустоты. К горлу подкатил комок, пульс застучал в шее. Я плотнее закуталась в плед, допив горячий кофе, обжигающий сухие губы, поставила чашку на столик.
Этот дурацкий бал завтра. Зачем всё это? Мне, ко всему прочему, нечего надеть. Я сморщилась, представляя нашу неминуемую встречу с Дорианом. Он будет гордиться тем, что дал мне такую, вполне «увесистую пощёчину», а я должна буду краснеть и сгорать от стыда. В этом только моя вина, ничья больше. Я на что-то надеялась, я во что-то поверила!.. Свернувшись на тахте и натянув плед на себя, по самые уши, не обращая никакого внимания на то, что на улице сейчас по-майски тепло, — в моей общажной комнатке № 202 всегда было холодно, — я лежала и смотрела перед собой в стену. Опустила взгляд в угол — там валялся его пиджак, испорченный до неузнаваемого состояния.
С горечью вздохнув, я обвела глазами свою малообжитую, просторную комнату, которая, к счастью или к горечи, стала более-менее заполнена, когда я начала получать цветы. Я со странной, для самой себя, нежностью посмотрела на бордовые лилии, привезённые мною из турне. С ними я кочевала из города в город — им ничего нет. Точно такой же, огромный букет долго стоял у меня после первой премьеры так же долго. После премьеры, которой бы не было, если бы не Дориан… Скорее всего, если бы этого позора не было, директор театра никогда бы не решился сам выкинуть Джессику. А тут, получилось… Он помог. В сердце кратко кольнуло. Я не должна думать о хорошем. Это заставляет забыть о правде, которая уже мною признана. Жутко, но осознание реальности, это как добровольный приход к гильотине. И уже жалеешь, и назад повернуть невозможно.
Судорожно выдохнув, я потёрла руками лицо и встала с тахты. Расстелила на ней плед, надела поверх майки вязаный свитер, чтоб было теплее, и повесила, встряхнув, пиджак Дориана в шкаф. Потянувшись, я начала просматривать свой гардероб. Для бала у меня уж точно ничего не было. Я выдохнула от досады и без особой охоты, с повышенной медлительностью отправилась мыть чашку на общую кухню. Около пяти минут я просто натирала её средством. Мысли в голове давили меня, мне ничего не хотелось. Может, позвонить Айрин, извинится, как следует и сказать ей, что мне не в чем идти? Нет, эта женщина обязательно придумает, как мне помочь, и я уж точно не смогу ей отказать. Я покачала головой на безвыходность своего положения. Вытерев чашку вафельным полотенцем, я вернулась в свою комнату и на несколько мгновений застыла в дверном проёме.
Предо мной был не кто иной, как мистер Марсель Грей. Я выдохнула, пристально смотря, как он, по-хозяйски, точно бывает у меня ежедневно, подвешивает огромный чёрный кофр, в котором, по обыкновению, перевозят очень дорогую элитную одежду, за крючок вешалки на верёвку для белья. Закончив, он с широкой улыбкой поворачивается ко мне, совершенно не удивлённый тем, что я стою здесь и как дура таращусь на него.
— Привет, — он подходит ко мне ближе.
— Привет, — киваю я, ставя чашку на тумбочку двери. — Что это? — я указываю головой на кофр.
— А ты как думаешь? — он улыбается.
— Ты стащил платье Анны Австрийской из музея?
— Это ты сильно хватила, девочка, — улыбается он.
Затем, начинает пристально осматривать мою комнату, настолько дотошно и несколько придирчиво, что я теряюсь. Да, соглашусь, мебелью она не богата: из ценностей — только небольшой холодильник, стоящий в левом углу. Ну, и, естественно, пылесос, утюг и доисторический ноутбук — вещи, которые нашли свой приют на дне шкафа. Слава Богу, что дверцы его не прозрачны. «Не мог он осмотреть здесь всё раньше?» — пронеслось в моей голове, когда я почувствовала, что краснею. Предательские щёки.
— Ты здесь живёшь, да? Тут спишь? — сочувственно указал головой на мою тахту Марсель.
— Да, — пожала плечами я.
— Понятно… Мой брат так заботится об актёрах своего любимого театра, да? — я почувствовала гнев, поселившийся во мне после того дважды повторённого Дорианом Греем «нет», и, вздрогнув, резко, с шумным звуком включила электрочайник.
— В его заботе никто не нуждается, — холодно проговорила я.
— Только если ты, верно? — ухмыльнулся Марсель.
— Нет, — отрезала я, — Я, тем более, нет.
— Не злись на него, мальчик девственник.
Я выразительно посмотрела в его глаза.
— Увы, Марсель, нет. Его изнасиловала бывшая прима нашего театра, Джессика, — едко улыбнулась я.
Марсель Грей, будто испытывая неподдельный ужас, округлил глаза и прикрыл рот рукой.
— Не может быть! Он ввёл нашу благочестивую семью в заблуждение, как же так?! Кто теперь согласится жениться на нём? О, горе мне! — Марсель мастерски сыграл разочарование и потерю смысла жизни, но я сжала губы и произнесла:
— Не правдоподобно. Не верю, — я покачала головой, сдерживая улыбку. Он рассмеялся, облокотившись плечом о стенку.
— Что будешь пить? Чай или кофе? — вежливо спросила я.
— Чай. И есть буду, я не успел позавтракать, — широко улыбнувшись на мою физиономию, которая потеряла всю краску от стыда, он пошёл к холодильнику.
Чего — чего, но этого я не ожидала совсем. Боже, что у меня там из еды вообще есть? О, точно, сыр с ветчиной и хлеб, я купила вчера для завтрака… Вроде бы, всё. Ну, во-первых, я не была готова к гостям, да ещё и к таким… несколько нахальным. Я хотела было озвучить это, но платье, висящее в нескольких метрах от меня, не давало мне это сделать. Он смотрит в мой холодильник, да ещё и свистит. Дурак… Мне хочется умереть со стыда, но что уже поделать, верно?