Около трёх лет назад я встретился с Патриком Мерсье. С тем самым французом, который явно не ожидал меня увидеть, а сперва, даже не мог припомнить, где слышал моё имя. Как я понял из его внешнего вида и нашей довольно продолжительной беседы, он уже много лет снуёт конченым алкоголиком и наркоманом. Однако от него я узнал о том, что всей виной его бед является госпожа Элена. Тогда я уже, теоритически, начал погружение в БДСМ-мир и примерно понимал, о чём пойдёт речь. Я узнал правду, о существовании которой доселе и не мог подозревать. То, что молния не бьёт дважды — абсурд чистой воды, уж поверьте мне.
Мсье Мерсье поведал мне, что был около года сабом Элены Линкольн, а после надоел госпоже и был отослан на родину. В Париже его радушно приняла шайка «последних людей», с ними он познал марихуану и героин, а после и Даниэль Гриндэлльт, которая была направлена туда же. Нетрудно догадаться, что Эленой. О моей матери он рассказал так:
— Дана была стихия. Очень несчастная стихия… Она, поначалу, видимо забыла о том, что ждёт тебя, своего ребёночка. Но я смог, я напомнил, что ей есть, для чего жить, а когда узнал, что ей есть и на что жить, то решил непременно отвадить её от этого пути… Вернее, Элена заплатила за месяц моего лечения. Он мне помог, до смерти Даны, помог. И я вытащил её оттуда. Вытащил Дану. Мы стали жить вместе. Родился ты, а она… и двух месяцев полностью не выдержала. Стала принимать наркоту. Я злился, ругался, она решила сбежать от меня… Схватила тебя, закутала в какую-то чертовщину и потащила прочь из дома. Но Элена мне сказала, чтоб я тебя берёг. И я вырвал у неё дитё, правда, пришлось мне ей немного… короче, я ударил её по ногам. Она упала, потом вся в слезах выбежала. А наутро, её разбитое тело было найдено на скалах, тянущихся ввысь над Средиземным морем.
— А дальше?
— Дальше… приехали люди, после похорон. Сказали, что забирают тебя у меня. Я, ведь, безработный, средства не мои, дом не мой. Да и ты не мой. Потом, я увидел Элену в автомобиле, ей передали тебя, на руки. Меня из дома выгнали, и всё моё существование пошло под откос… прости за мой плохой английский.
— Он достаточно хорош, — холодно выплюнул я, смотря на изуродованное героином лицо.
— Завязывай.
Закончив беседу на этой ноте, я оставил ему денег в награду за информацию, а затем вернулся обратно в Сиэтл. Мозаика начала постепенно складываться в моей голове. Элена, Элена, Элена… Это имя встречалось мне теперь всё чаще. Позже, буква «Э» в заметках Джона Флинна стала для меня предельно чёткой и ясной, так же, как и «миссис Робинсон». Маскировка её персоны в работах психиатра прояснилась, и я отчётливо начал понимать, что дедушка спал с совершенно другой бабушкой, почти за десять лет до того, как встретил свою любимую Анастейшу. И стало понятно всё: мою мать хотели выгодно выдать замуж, иная сторона хотела выгодно использовать её, а она и хотела быть использованной, потому что внутреннее раболепие Даниэль перед моим отцом было сильнее её самой. Это безумие смертельно, гранитно давило на меня. Отвлекали гонки, отвлекала работа, которой с каждым днём становилось всё больше. Два года и шесть месяцев назад — я официально стал генеральным директором, это укрепило моё положение в социальной сфере, сделав из меня чуть ли ни кинозвезду. Но новый вопрос начал сжимать мои виски металлическим кольцом оглушительных дум и мыслей. Зачем это было нужно Элене? Зачем, для чего ей нужно было вмешаться в судьбу Даны, когда та больше не являлась камнем преткновения в отношениях моей реальной матери и отца? Я долго хотел узнать это у неё, столько же откладывал «на потом». Затем, моим частым местом пребывания стал БДСМ-клуб, тот самый, где я встретил Джессику и начал практиковать себя, как самый бесчувственный и неумолимый господин. Я начал было задумываться: не сошёл ли я с ума, не является ли Джесси для меня Эленой, не повторяю ли я «ошибки жизни» Кристиана, как он сам и говорил, ведя беседу со своим психиатром и, ныне, сватом?.. И также достаточно быстро отмёл от себя эти мысли — с самого начала мне казалось, что Джессика не может быть ошибкой. По крайней мере, она уж точно не ошибка в той «бархатной» комнате в моей квартире, где мы предавались своим утехам плоти и порывом моей холодной натуры, которая становилась всё более жестокой и чудовищной. Я осознавал, что фактически стал чужим для мира, чужим для семьи, ведь никто из моих братьев и сестёр, из моих близких родственников и подозревать не мог, что я настолько глубоко погрузился в изучение правды. Теперь любое общение с хранителями правдивого прошлого, или близкими к нему особами, начинало убивать меня, безрассудно и остервенело.
А семь месяцев назад меня посетила новость о том, что Элене слишком худо, что она желает меня видеть, если это возможно. На ту пору я не виделся и не говорил почти ни с кем из семьи около полугода, отписываясь сообщениями о том, что «занят», «нахожусь в разъездах», сообщал зачастую и о «сумасшедших неделях», во время которых «трудно даже дышать, не то, что встречаться с близкими и друзьями». Нельзя сказать, что я чего-то боялся. Я вообще не чувствовал. А когда у меня наступил кризис эмоций, Джессика привела меня свой театр, в котором была главной примой и дала мне понять, что чувства можно подчерпнуть из драматического искусства, необязательно чувствовать что-то самому. Я начал спонсировать театры Сиэтла, помог Джессике перебраться в театр получше, стал партнёром в некоторых центральных домах мирового искусства. В общем, начал брать на себя ещё больше ненужных обязанностей и слыть для прессы «геем — богачом — театралом».
И моё любопытство на ту пору, если быть абсолютно честным, превышало сожаление и скорбное состояние оттого, что «родной бабушке» нездоровится. Трудно уловить тот момент, когда я понял, что начал её ненавидеть. Или только хотел ненавидеть. Я ведь слишком ничтожен для того, чтобы чувствовать. Да, ничтожен в этой чертовне, под названием «яркие и истинные эмоции». Но я прекрасный доминант, прекрасный бизнесмен и по первой реплике отличаю Шекспира от Мольера.
Это было серое холодное утро, меня брал лёгкий озноб. Я приехал к Элене, рядом с ней был её любимый внук, Мэл Грей — парень с ангельским лицом, очень похожий на неё внешне. Он, Армэль, неподвижно сидел на краю её постели, всё его лицо источало тоску. На то время ему уже было полных девятнадцать, а за спиной — мало опыта, как считал я, мало знаний, в этом я поддерживал отца, отсутствие определённых целей, как у любого идиота, считающего, что любовь существует. Сколько помню, он с семнадцати за кем-то страдал, грыз ногти, выплёвывал желчь от максимально принятой внутрь дозы алкоголя. Ведомый, не лидер, но при этом писаный красавец, сотрудничавший с огромным количеством агентств.
Увидев меня, он посветлел изнутри. Его голубые глаза, подаренные ему Айрин — такие же кристаллические, почти синие, — улыбнулись мне, губы слегка сжались.
— Бабушка, помнишь, ты говорила, что хотела видеть Дори?
— Он не придёт, — хрипло произнесла она, закашлявшись, — Кажется, он таит на меня злобу. Ему, поверь мне, есть за что. Если он пропал так надолго, то, безусловно…
— Он здесь, Элена, — с тонкой улыбкой произнёс он и, чуть привстал, указывая головой на меня, стоявшего в дверном проёме.
Меня, стоявшего и видевшего в её белом, сохнущем теле близкий конец.
— Дориан Грей, — прошептали бледные губы, костлявая рука приподнялась, пальцы дрогнули, сжавшись, прося меня подойти к ней ближе. Я медленно подошёл, присел рядом с ней и посмотрел испытующе в её лицо. Не видевшая меня до этого, она вздрогнула, и тяжкий вдох сорвался с её уст.
— Я слушаю тебя.
— Дориан, ты должен меня простить, — она умоляюще посмотрела в мои глаза.
— Мэл, выйди, пожалуйста, — вполголоса попросил я, за что тут же услышал покорно удаляющиеся шаги. — И отчего же я тебе должен?