— Что скажешь, Дориан? — поторопил меня Марсель, хлопнув по плечу.
— Я в игре. И готов помочь вылечившейся истеричке, — я подошёл к широко улыбающемуся Мэлу, который хотел, было, накинуться на меня с объятиями, но я вытянул впереди себя руку, заменяя телячью нежность мужским рукопожатием, — Я впервые услышал мужскую речь. Ты уходишь не на фронт, поэтому веди себя достойно, друг мой.
— Я никогда этого не забуду, Дориан, — поставленным голосом произнёс он, а затем протянул руку к Марселю. Он так жёстко стиснул его ладонь, что тот чуть ли не застонал.
— Марсель, больно же…
— Теперь, терпи, боец, слушая при этом меня крайне внимательно, — скороговоркой проговорил он, до посинения сжимая руку брату, — Я поддерживаю твоё решение, потому что его поддержал Дориан. Знаешь, у нас отличная мужская солидарность и порой случается, что срабатывает одно течение мыслей, за это я сейчас преклоняюсь перед космосом. Но суть не в том, о чём думаем мы, а в том, что в голове у тебя. Одна твоя попытка убить себя — и я сам тебя урою. Наркотики — ты труп. Слишком насыщенная половая жизнь без латекса — ты тоже труп. И, наконец, распитие алкоголя не достигшим двадцати одного года джентльменом, карается законом и Марселем Греем. Надеюсь, голову от феерической свободы ты не потеряешь. Дай мне слово, — он бросил цепкий взгляд в его глаза.
— Обещаю, — прошипел он сквозь зубы, смотря на их сцепленные огромной рукою Марселя руки, — Обещаю… Отпусти наконец!
— Вот и славно, — широко улыбнувшись, грозный брат отпустил Мэла и слегка подул на свою покрасневшую ладонь, в то время как самый младший Грей зажал «пострадавшую» часть своего тела в другой руке.
— Ну, ты и громада, Марсель! — с досадой в голосе провыл он.
— И тебе не помешало бы тренировать металлическую хватку, дружок, — посмеялся Марсель, — Когда организуем побег?
— Я думаю, что самым адекватным решением будет его отъезд завтра утром в аэропорт вместе с тобой, — недолго помолчав, произнёс я, — И ничего больше планировать не надо. Они воспримут это, как должное, если, например, Мэл пойдёт помогать относить твой багаж… а на деле понесёт свой. После, улетит туда, куда пожелает. Дома ответ буду держать я.
— Ловко придумано, — ухмыльнулся Марсель.
— Да, но нужно уладить некоторые детали. Во-первых, заиметь карту, о которой не знает отец, чтобы с бухты-барахты и его горячки от припадков мамы, ты не остался без денег. В его силах её заблокировать. Вот, держи одну из моих… пин-код — последние четыре цифры номера карты.
— Понял, — кивнул Мэл, убирая данное ему в свой бумажник, что доселе лежал в кармане брюк.
— Второе — билет на самолёт. С рейсом определись сейчас. Конечно, отец в силе заблокировать все, но, может, ты успеешь улететь прежде, чем отец спохватиться. Так ты не будешь тратить время на покупку билета.
— Хорошо, я сейчас забронирую…
Он тут же уставился в телефон, нервно двигаясь пальцами по дисплею. Затем, остановившись, он выдохнул и посмотрел в мои глаза.
— Ты думаешь, что не сможешь быть достаточно убедительным? — осторожно спросил Мэл.
— Я думаю, что всё получится, но у меня есть привычка предвидеть всё самое неожиданное и продумать, как поступить в той или иной ситуации, — уверенно произнёс я, — Ненавижу неожиданности и сорванные планы. Все обстоятельства имеют место быть. Я бы чувствовал себя прискорбно, если решение, над которым я корпел и мучился, оказалось лишь прахом и непродуманной иллюзией.
— Не удивляйся, Мэлли, в нём мало оптимизма, — засмеялся Марсель.
— Зато достаточно реализма и логики. Я буду предельно точен в своих высказываниях с отцом, маме пообещаю, что ты будешь звонить ей каждый день и только посмей нарушить моё обещание. Отрежу уши.
— Я добавлю, — промурлыкал Марсель.
— Я вас понял. Вернёмся в дом… Я закажу билет. Вы же останетесь на ужин? — грустно улыбнувшись, с надеждой спросил он.
— Я ради этого и примчался сюда, — Марсель подошёл ко мне и взял под руку, — И ты ужинаешь с нами. На представление к своей Леди Грэнни ты опоздал, а работа не волк, в лес не убежит.
— Я и не собирался спорить, — улыбнулся я. — К тому же, нервишки заставляют здорово проголодаться.
— Вот, можешь поблагодарить Армэля за свой хороший аппетит.
— Марсель! — прикрикнул он, заставив нас троих захохотать.
Со смехом и счастливыми лицами мы вошли в дом, где уже в холле нас встречала мама, почему-то со слезами, стоящими плотной стеной в её синих глазах и нежной, какой-то беззащитной и отчаянной улыбкой, которая может тронуть самое чёрствое сердце. Из глубинной стены комнаты послышались звуки шагов, позади Айрин открылась дверь чёрного входа… вошёл папа. Мы замерли от взгляда его серо-голубых глаз, что были будто бы затянуты туманным смогом. Марсель вышел на пару шагов вперёд.
— Что-то случилось? — старательно будничным тоном спросил он.
— Мы с матерью запрещали вам когда-нибудь, что-нибудь? Становились у вас на пути? Ломали вам жизнь? С чего такое недоверие? — спокойно, ни капли не враждебно произнёс он, вгоняя нас, как мальчишек, в холодный пот.
Марсель сделал неуверенный шаг назад, ближе к нам и было видно, даже сквозь строгие дорогие брюки, что колени его слегка дрожали, как у нашкодившего ребёнка. Я понимал его в эту секунду. Мне в первый раз было так стыдно. В первый раз.
— Мы всегда вели себя с вами по-людски. Да, мы заставляли бороться за свои цели и отстаивать своё мнение, но никогда в жизни не заставляли вас поступать так, как нам вздумается, а только так, как хочет ваше сердце. Так, к чему оно расположено, чего оно просит… Разве не так? — он выжидающе смотрел на каждого из нас, — Не так, Дориан?
Я вздрогнул, когда услышал так тихо, так уверенно, но столь отчаянно произнесённое моё имя, которое я в это секунду хотел передать кому-то другому.
— Я разочаровал тебя? — я боялся этого больше всего. Я сразу понял, что он всё слышал.
В то время, в этом пылу, когда хочется всё продумать… Не было возможности контролировать себя, свои слова, свои мысли. Неужели у меня в подсознании появилась та зацепка, что рушит связь родителей с детьми? Чувство оторванности, чувство… появляющееся из ничего, ощущение, что тебя любят меньше, чем другого? Это ли владело мною в то время смешанных мыслей и тех ужасных предположений? Если нас любят одинаково, то возможны ли запреты, сверхъестественная опека над ним, Армэлем, как обособленным? Нет, совсем нет. Вот, почему Мэл так удивлённо посмотрел в мои глаза. Почему я стал сразу думать о побеге?.. Марсель… Наверняка, он сказал это, как всегда — в шутку, а я с абсолютной серьёзностью воспринял его слова. Подсознание — страшная, безжалостная и подлая вещь. Вот, что случается, когда узнаёшь, что самый родной тебе человек на самом деле не родной, пусть лишь биологически… Но, Господи, какое это имеет отношение, когда именно эта женщина вскормила тебя и вырастила? Что это всё значит, чёрт возьми?! Почему я настолько… был гибок и подвластен этому грому среди ясного неба, этой правде? Почему эта боль, переходящая, мелкая, вызывающая подозрительность, так изменила меня?
— Нет, не разочаровал, — выдержав внушительную паузу, произнёс отец — и с моих плеч словно упала невероятно тяжёлая гора, что заставляла кости груди впиваться в сердце.
— Прости, — выдохнул я, — Во всём этом плане только моя вина. В толк не могу взять, почему, но… мне не подвластны были в те минуты эти слова.
— Ты думал, мы будем держать Армэля на привязи, если он захочет учится не в Сиэтле, а в Нью-Йорке? Думаешь, мы не знаем, что он рисовал в своём блокноте? Его архитектуру, трассы, улицы. Я понял, что жизнь здесь сыграла с ним в злую игру. Однажды, после боли я был изгнан отцом из дома и с радостью умчался, ибо мне впервые была дана свобода. Вас в этом никогда никто не ограничивал. И мне было весьма неприятно и… больно. Да, мне было больно, как и вашей матери, что в нас вы видите…