— На четвереньки, — это было приказом. Она встала, опираясь на дрожащие руки. Я оставил кусочек льда на пояснице и шлёпнул основной частью щипцов Лили по попе.
Она проскулила, вздрогнув. Медленно подняла голову, смотря на меня своим чарующим взором снизу вверх — в нём был вызов, осознание того, что я желаю её и пытаюсь держаться изо всех сил. Эти пьяные проницательные карие вишни… Я легонько шлёпаю её щипцами по щеке. Она рвано выдыхает, чуть подавшись всем телом назад, опускает голову вниз. Волосы спрятали от меня её лицо. Кусочек льда проскользнул между ягодицами, упал с глухим звуком. Зачерпываю щипцами кусочки льда и начинаю обильно раскладывать их по её спине, как на шахматном столе. Лили мычит сквозь сжатые губы, её трясёт. Её, как и меня, возбуждает этот контраст.
— Любишь холод? — спрашиваю я.
— Да, сэр, — хрипит она. От этого импульс отдаётся от бёдер во всё тело.
Я чуть дёргаюсь от этого произношения. В ней есть что-то, что превращает меня в похотливого зверя, вампира, питающегося вместо крови её стонами и тем ароматом секса, что исходит от её тела. Ни одну душу мне не хотелось познать так, как её. Ни одно тело мне так не хотелось изучить, как тело Лили. Лёд сияет на её спине в тусклом свете, как мозаика. Я вижу, как подрагивают её колени и локти, и влюбляюсь в неё ещё больше. Беру и кладу последний кусочек льда, — последний, который помещается на её спине. Ледяными щипцами провожу по её попке, снова шлёпаю — с губ Лили срывается рычащий стон, давясь заряженным воздухом, она дёргается назад и лёд начинает падать, разбиваясь.
— Я хочу, чтобы он растаял на тебе, — хриплю я, — Старайся не двигаться.
Шлёпаю ещё раз. Она стонет сквозь сжатые губы. Всё её тело дрожит, это видно даже не вооружённым глазом, но она изо всех сил пытается выдержать тот пласт холода на её коже. Она может быть очень выносливой, если этого захочет, — пронеслось в моей голове. Мои щипцы снова стегнули её, от неожиданности она вскрикнула и не в силах больше держаться на руках, упала на локти, уткнувшись лбом в пол и громко скуля. Льда на ней практически не осталось. Один, прижатый к её шее, скатился вниз по плечу и упал, когда она попыталась вновь опереться на руки. У неё не вышло, и она с шумным выдохом прижалась грудью к полу, оттопыривая красную от ударов попку.
Я взял щипцами кусочек льда, тающий на её лопатке и пускающий дразнящую струю воды по коже, приподнял его от её тела и практически по воздуху очертил её силуэт. Медленно я проскользнул им по анальному входу, затем и вовсе вошёл в него щипцами со льдом и оставил в нём этот кусочек. Холодное в горячее. Когда я вытащил щипцы, Лили застонала, на мгновение оторвав голову от пола. Я слышал её хриплое «пожалуйста», я видел, как она сильнее выпятила попку, как прохладная струя вытекала из ягодиц к киске. Видел как Лили трясло. До отчаянных, хриплых всхлипов. Я сглотнул возбуждение, подкатившее к горлу. Оно меня шатало в разные стороны, я чувствовал себя пьяным, ощущая, как жёстко натягивает ткань мой член. Я сжал зубы, чтобы не застонать и хрипло, но как можно громче приказал сухими губами, стегая её попку щипцами ещё раз:
— Встань.
Ответ — гортанный, хриплый, изорванный вдохами стон. Медленно, она поднимается и не решается поднять на меня глаза. Её щёки пылают, губы горят порочным огнём. Она кусает их, а руки сжимает, равно как и ноги, колени которых дрожат. Закрыв глаза, Лили с выдохом откидывает голову назад, сглатывая, когда меленький остаток льда выпадает на пол. Я улыбаюсь её мурашкам, её красным, вставшим, жёстким соскам, которые так и сводят с ума одним своим видом.
Я подхожу к стендам «G», изучив её глазами и повесив щипцы обратно, достаю зажимы для сосков. Один вид груди Лили меня чертовски возбуждает и отвлекает, а так будут спрятаны соски и… её чувства станут ещё острее. Я взял красные, с небольшим белым камешком посередине. Лили тяжко сглотнула, увидев, что я подхожу с ними к ней и шумно выдохнула через рот. Её кулаки были сжаты добела, а зубы до крови кусали нижнюю губу. Я защемил один её сосок, на что получил хриплый выдох. Второй — и дрожь бежит по всему её телу. Она смотрит в мои глаза — своими чёрными, полными невероятной жажды. Губы искусаны и полопались оттого, что пересушены.
— Повернись ко мне спиной, — мой голос — шёпот. И далёк от приказа. Скорее, мольба.
— Зачем, Дориан? — решается спросить она, почти неслышно произнеся моё имя.
— Сейчас тебя слишком много, — сглатываю, отвечая слишком честно и понимаю, что не совсем то говорю, — Твоего лица слишком много. Мне это нужно, чтобы моё сердце заработало.
— Ты умираешь оттого, что смотришь на меня? — хриплым, вздрагивающим шёпотом спрашивает она и чуть шипит сквозь зубы, когда я начинаю сильнее закручивать зажимы на её сосках.
— Я умираю оттого, что ты смотришь на меня, — мои губы обжигают дыханием её лицо. Она так стремительно задрала свою голову, чтобы смотреть мне в глаза. С хриплым рваным вдохом она оборачивается спиной ко мне, лицом к постели.
Я мягко толкаю её в спину и она падает на синюю кожу. От кровати я тяну фиксирующие цепи с наручниками. Приковав руки, так же поступаю и с ногами. Она, дрожа, чуть отрывается грудью от постели, трепеща, как осиновый лист от боли в сосках и с вздохом роняет тело снова. Только приковывая её ножки, фиксируя пряжки ремней на щиколотках, я увидел, да какой, блять, степени она возбуждена… Невероятно сильно. До безумия. Влажные следы на её бёдрах, как немое подтверждение.
Взяв бутылку из полупустой металлической ёмкости, я откупориваю уже проработанную с штопором затычку и сажусь на колени позади попки Лили, между раздвинутыми цепями ногами. Она шумно сглатывает — я это слышу и хриплый вдох рвётся из сердца в ответ. Уместив бутылку на её спине, уложив её между лопатками, такую холодную на её горячем подрагивающем теле, я убираю пальцы от горлышка, и кроваво-бордовая жидкость начинает течь по её позвоночнику, по тонкой, белоснежной коже, такой гладкой, упругой. Она громко, протяжно стонет, она — как вишня в вине, становится ещё пьянее. Стоны — более громкие, кружения бёдер, приветствующие льющуюся жидкость, становятся откровеннее.
Когда вино из лучших французских погребов начинает литься на её попку и киску — эстетичный доминант, удовлетворяющийся одним зрелищем, сменяется во мне истинным зверем, готовым разорвать к чертям свою гибкую и пылкую добычу.
Её киска пышет жаром, аромат сводит с ума. Я наклоняюсь к ней и чуть проталкиваю пробку от вина в задницу. Она стонет, как ангел. Трясётся, как будто в ней демон. Мои губы начинаю вбирать льющееся вино на её клиторе, которое бежит струйкой. Лили помогает своей тряской освобождать бутылку, но ремни не позволяют ей сильно двигаться, а значит бутылке скатиться. Я широко отрываю рот и вбираю в себя соки её мокрой крохи и вкус сладкого, терпкого вина, оседающего в самом горле и захватывающего разум в свой сладкий капкан.
Она стонет: очень громко, гортанно, просяще. Когда я просовываю внутрь её входа указательный палец, она начинает еле слышно хрипеть: «да, да, да». Так надрывно, сексуально. И мне ничего не остаётся, как добавить ещё два пальца, растягивая ими тремя вход и наяривать, натягивая жёсткую измоченную соками и вином киску. Вымученную возбуждением, желанием, пульсациями и самой опасной, похотливой жаждой. Она изо всех сил пытается сжимать киской моей пальцы и не выпускать, пока я не дохожу до основания. Вино всё течёт, орошая клитор, охлаждая его, и я пробую этот коктейль вкусов языком снова и снова. Кружу, играюсь губами, целую взасос в бусинку и провожу языком по взбухшим складкам. Она вкусная, как чёртов рай на земле.