— Последней надеждой, — пробормотал я.
— Не в этом смысле, Дориан!
— Теодор и Айрин ненавидели мою мать? — прошептал я.
— Дориан, никто её не ненавидел! Просто они любили друг друга, она была своего рода… препятствием для их счастья, — я зажмурился.
— Препятствие, — шептал я.
— Дориан! Хватит! Ты меня слышишь?! Айрин и Теодор любят тебя! Ты для них самый родной человек! Ты опора, защита и поддержка! Я просто убью этого Шона Батлера, вместе со всеми его подельниками! Кстати, почему я и звоню — о его подельниках. Я тут в театре, Лили уже приехала, готовится к спектаклю. Мои люди говорят, что видели в здесь Ривза…
— Что? — криком сорвалось с моих губ, я быстро зашагал по тротуару к машине, — Почему ты не сказал раньше?!
— Ты был в таком состоянии, я… Да и потом, у гримёрки Лили охрана, да и Марселя я вызвал сюда.
— Плевать на меня и моё состояние! Я еду! — рычу я в мобильник и сбрасываю вызов.
Злость кипит под кожей. Я прыгаю в авто и громким хлопком закрываю за собой дверь на водительском сидении. Олсен до сих пор справляется в компании с Кларком с теми уродами… С тем уродом Шоном. Или уродами?! Блять, а может это отвлекающий манёвр?! Может, это только для того и нужно, чтобы… Сука, ну конечно! Какого хрена тогда надо было ему так быстро звать этого Дэвида?! Чтобы я разрыдался на его груди?! Чёрт, нет, только не это! Я лечу на скорости двести километров в час. Оскорблять мою семью — порочить меня и мою честь, то же самое, что и порочить мою женщину. Я очень злой, очень жажду мщения и готов убить за свою семью, которая не давала мне больше ничего из чувств, кроме любви все эти годы. Я готов убить за ту, которую буду любить до конца своей жизни.
Лили
Когда я проснулась и не обнаружила рядом Дориана, а, следовательно, вспомнила о суде, моё прекрасное утреннее настроение опустилось ниже некуда. Но приятная боль и слабость во всем теле не могли не вызвать на лице широченную улыбку. Кое-как доковыляв до душа, я постояла с минут десять под согревающим потоком воды, надела рубашку с джинсами от Шанель, которую мне подарила леди Джеки. Ноги мои выглядели ещё худее, чем есть на самом деле с этими огромными дырявыми пространствами. Эти заплатки из разных видов тканей предавали мне самый устраивающий вид, построенный на трёх китах — оригинальность, сексуальность, естественность. Заплетя волосы в свободную косу на один бок, я накрасила губы алой помадой, чуть подвела глаза и была готова к началу дня, — даже успела поесть омлет с беконом, приготовленный приветливой горничной Дориана. Только начав опустошать тарелку, я поняла, сколько потеряла сил вчера.
Я смотрела на своё отражение в зеркале лифта: это была совсем не та девушка, что стянула с себя всё и осталась в одном плаще, лишь бы Дориан коснулся её. Тогда была неизвестность, нервоз, страх, чувства были будто не мои. Но одна ночь с ним изменила всё. Она повлекла за собой другие, делая меня более… счастливой. Живой. Настоящей. Я чувствую себя счастливой, выгляжу блаженно уставшей и медлительной во всех действиях, — что крайне мне несвойственно, — но это впервые меня не раздражает. Мне хотелось поскорее отыграть пару спектаклей, а потом оказаться в сильных руках Дориана, в его тёплых объятиях и снова тонуть в его глазах и поцелуях. То удовольствие, которое ощутила вчера, наверное, достаётся только тем, кто родился под счастливой звездой. Мне было не просто «хорошо», мне было нереально. «Покалывание меж бёдер того стоит», — подумала я, медленно облизав губы.
Второй водитель Дориана — Эдвардс довёз меня на серебристом «мэрсе» к театру. Там, прямо на самом пороге меня встретил мистер Кристиан Грей, что меня несказанно обрадовало и удивило. Он узнал меня до того, как я сняла солнечные очки и подошла к театру. Сразу приветливо помахал рукой, держа в другой букет белых лилий.
— Мистер Грей! — рассмеялась я, принимая букет и целуя его в щёку в ответ, — Спасибо, но совсем не стоило!
— Ещё как стоило, дорогая! Анастейша скоро подъедет. Нам так понравилась твоя игра, что мы не выдержали до следующей недели, как условились вчера и решили приехать посмотреть на тебя ещё раз, — улыбнулся он, кивнув.
— О, это так мило! — рассмеялась я, но вдруг вспомнив о суде и не увидев Дориана, вдруг нахмурилась. — А где Дориан?
— Он был в пути, когда мы созванивались, — кивает он, — Проспал! Представляешь! — рассмеялся он.
— А, вот как, — я чувствовала, что нещадно краснею и кусала губы. Кое-как мне удалось выпутаться из неловкого разговора и попросить у Кристиана прощения за то, что мне уже надо спешить, чтобы подготовиться.
Меня немножко расстроило и смутило, что кто-стащил мою небольшую звёздочку, висящую на двери гримёрной и поставил крест, который обычно ставят для не использовавшихся помещений. Но размышлять мне долго не пришлось — время поджимало. Переоделась я в два счёта: там, в общем-то и одевать было нечего. Первый костюм Клеопатры состоял из золотого свободного топа, едва прикрывающего грудь и длинной сатиновой юбки с длинными блестящими нитями — от самых бёдер, однако с огромными вырезами по бокам. Я уместилась за столик, стёрла губы, чтобы сменить цвет красного на матовый шоколадный. С грустью я подумала о своей подружке-гримёрше, которая уехала с новой молодой киноактрисой и оставила меня на произвол судьбы без грима. Опираясь одной рукой на туалетный столик, чуть ближе склоняясь к зеркалу, я начала красить глаза. Продлила стрелки, сделанные ещё раньше для дневного макияжа, сделав их более толстыми. Дело было за малым — тени и немного накладных ресниц-щёточек на уголки глаз. С синими и песочными тенями проблем не было. Но вот с ресницами… Я укусила губу и оглядела стол, копошась в разных коробочках, которые наверняка могли бы пригодится… но не сейчас. Тогда, когда тебе что-то надо, найти это практически нереально. Шумно выдохнув, я надела не самую удобную обувь царевны Египта (что-то вроде железных сланцев, покрашенных золотой краской), как и пожелал новый режиссёр, и вышла на поиски «щёток». В гримёрной рядом — закрыто, Камиллы нет. Через две двери — пусто и открыто. Уверена, Хелен не обидится, если я украду у неё четыре пучка.
Прикрепив их прямо у её зеркала, я закрыла дверь и пошлёпала в свою гардеробную, чтобы повторить текст и проверить, нет ли сообщений от Дориана. Взяв телефон и не обнаружив в нём ничего, что могло бы меня порадовать, я решила сама написать и порадовать его. Не думаю, что мужчинам обязательно делать первый шаг, когда вы уже состоите в отношениях. Я открыла поле ввода СМС… И вздрогнула.
Дверь в гримёрную резко захлопнулась. Я тяжко сглотнула, почувствовав, как задрожали мои руки, прежде чем увидела ноги в таких знакомых туфлях, а потом, подняв глаза, идущего на меня… ублюдка Ривза. Так, вдох-выдох, Лили. Я успела отправить Дориану высвечивающееся всегда, благодаря Т9 слово, — «SOS». Заблокировав кое-как мобильник, я не смогла уследить за дрожью и уронила его. Чёрт. Буквально сразу раздался звонок мобильника. Дориан… наша фото в Париже… слёзы навернулись на глаза. Всё вдруг отрывистыми частями. Бредли подошёл ко мне впритык, его нога легла на мой мобильник, и он треснул. Я чувствовала, что это начало конца. Судорожно сглотнув, я смотрела впереди себя и пыталась овладеть своим телом хотя бы мысленно.
— Помните меня, мисс Дэрлисон? — он положил руку на мою щёку, а вторую на бедро и крепко сжал, заставив сморщиться от отвращения. Мои ногти впились в ладони, ставшие бессильными и ватными. Головой я всё ещё понимала, что надо толкать, надо бежать, но над строкой этих действий было слово «заблокировано». Сердце бешено колотилось, хотя не было паники. Был ступор, смертельная тупость везде, и я уже с трудом соображала, а тошнота раз за разом подкатывала к самому горлу, — Вы выгнали меня из театра со своим любовничком Дорианом Греем… А теперь, милая, ты уйдёшь сама, на своих двух ножках. Потому что всё тебе здесь будет напоминать, как я тебя… — его рука уже сползла с бедра ниже и он проник под юбку к ноге, заставив меня громок всхлипнуть. Моментально его вторая скатилась с щеки на шею и крепко сжала, мешая дышать, — Молчи, сука. Я тебя трахну, трахну и ты будешь молчать. А если нет… то я расскажу твоему папочке, что ты строптивая, плохая девочка, которая не только не понимает намёков, но и силу, и по хорошему тоже не понимает, поэтому нам ничего не останется, кроме как… лишить её всего, чем она дорожит, чтобы она стала покорной и правильной, — я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Кислорода уже не было, только тьма. И шум — вдруг шум, такой спасительный шум, не прекращающийся стук в дверь…